Нарядная грохнула хохотом.
К концу третьей недели десятник хмуро бросил на наряде:
— Изотов, тебе задание — полторы крепи. Понял? Кивнул Никифор, пошел к клети. Зубков бывал у него в уступе чуть не ежедневно, мало говорил, зато много показывал: куда бить, как бить, учил читать пласт. А сегодня даже не подошел за всю смену, хотя наказ десятника слыхал. Упряжка в шесть утра началась, в двенадцать дня закончилась. У Никифора всего крепь. Норму, в общем-то, дал, а задание не выполнил. Забойщиков не хватало, сменщика в девятом уступе пока не было. Остался Никифор, рубил уголь до четырех часов. Умаялся, а полторы крепи сделал. Зашел в нарядную, десятнику сказал негромко, что все, дескать, задание выполнено, идет домой. Тот глянул на парня, спросил, слыхал ли он что о Шубине?
— Не-а…
— Ладно, еще услышишь. Словом, Шубиным тебя не испугать?
Хитро прищурился, пожал на прощание руку. Как равному.
Дома, помывшись в тазу и выплеснув грязную воду в огород, поинтересовался у Митрича, кто это такой Шубин. Зубков заулыбался:
— Эт-то хозяин в шахте. Вроде домового, понял?
— Сказка, — догадался Никифор.
— Может, и сказка, — не стал возражать Зубков. — А история такая…
Сказывают, работящим людям Шубин помогает, а богатеев не жалует. Вот пропился как-то шахтер, попросился у подрядчика поработать в выходной. Тот согласился, только предупредил: «С похмельной-то головы много не нарубаешь. А ты еще и вагоны должен к стволу подогнать». Спустился парень в рудничный двор, глядит, старик какой-то с крючком в руках, каким вагонетки подтягивают, прохаживается. Подумал парень, что это новый стопорной или сторож. Полез он в лаву, рубит себе да рубит. Нарубал вагона два, спустился в откаточный, глядит, а весь состав уже нагружен. Ахнул он, пригляделся к старику, а у того глаза светятся. «Рубай, говорит, сынок, не бойся. Еще составчик катанем. Но предупреждаю, если и эти деньги пропьешь, никогда солнца больше не увидишь». Полез шахтер снова в лаву, трясется весь, а спросить старика боится. Недолго помахал обушком, вот и новый состав нагружен и уже под стволом стоит. Попрощались они так вежливенько, выехал парень на-гора. Его спрашивают, сколько нарубил, а он только вниз показывает, вымолвить ничего не может. Пришел в казарму, где одинокие жили, отмылся, ему друзья и говорят: «Ты чем голову намазал, медом, что ли?» Глянул парень на себя в зеркальце, а он весь седой. Сорок вагонеток за ним десятник записал, деньги сполна выплатил. Только парень тот зарекся водку в рот брать и вскоре с шахты ушел.
— Что это за старик был? — не выдержал Изотов.
— Шубин и был. А если он осерчает на хозяев, то дождется, когда люди с забоев выедут, спустится сам в клети. К утру, глядь, а шахта водой затоплена или обвал случился.
— Ну да, побасенки это, — не согласился Никифор.
— Эт-та верна, — не стал спорить Зубков. — Только люди байки-то от тяжкой доли придумывали. Бог, он не дюже помогает, так Шубина придумали. Защитник от богатеев.
— Чертознай, — догадался Никифор.
— И чертознай тоже, — отозвался Зубков. — Но наш, из рабочего класса, видно.
Трудовой успех, тем более в забое, редко приходит случайно. Дивились опытные шахтеры, как Никифор сноровисто рубит уголь, крепит, регулярно перевыполняет нормы. Видели, но помалкивали. По неписаным горняцким законам хвалить — значит портить. Да Никифор и не ждал похвал. Жила в нем радость движения, ощущения себя в работе, своей ловкости и силы. На вид увалень, а в лаве преображается. Глаз острый, бьет зубом обушка точно в прослойки. Зря силы не расходует, все с умом, и крепит быстро, с примером. Все же десятник не выдержал, похвалил: «Вижу, стараешься, — высказался на наряде. — Так и дальше давай». Тогда Никифор, осмелев, попросился в другой уступ. Левша он, несподручно рубить с этой стороны.
— Вот дурья голова, — оживился десятник. — Чего молчал? Давай на пласт «Сорока» завтра выходи, там как раз забой под левую руку.
Оживился опытный десятник не зря: понимал, если парень приноровился в неудобном уступе, больше нормы дает, то в правом уступе, где замах сильнее будет, он вполне может отличиться. В первую же смену работы на «Сороке» вырубил Никифор две крепи, затем две с половиной, а там и пошел ровненько, без снижения. Раз Денисенко привел к нему в уступ молчаливого человека. Тот присел на глыбку угля, достал блокнотик, стал что-то черкать карандашом.
— Это для чего? — изумился Изотов.
— Ты руби давай, вроде меня тут нету, — отмахнулся хронометражист. — И ничего не спрашивай до конца смены. Понял?
Разъяснил все Денисенко. Об успехах Изотова начальство прослышало, вот и поручило зафиксировать время на все операции, которые он, Никифор, затрачивает в уступе за смену.
— Почему меня? — вновь не понял Никифор.
— Поручили опыт ударников изучать, — ответил Денисенко.
Во-от как, выходит, он в ударники попал. Интересно!.. Польстили эти слова молодому шахтеру. Слыхал он про ударников, считал их людьми вроде как необыкновенными, а тут — и он с ними в одном ряду. Так получил Изотов еще один предметный урок: что вовремя сказанное доброе слово, моральная поддержка куда дороже лишнего червонца. А зарабатывал он теперь за месяц, между прочим, больше всех на шахте № 1. По сему случаю на доске объявлений появилась «молния» с фамилией Изотова крупными буквами. Даже покраснел Никифор от смущения, когда мимо проходил. Зубков его первым поздравил, посоветовал:
— Учиться тебе надо.
К концу 1922 года на шахту № 1 прибыло немало новых людей. Одни возвращались, сняв солдатскую шинель и сдав винтовку. Другие, получив письмо от свояка или земляка, что рассылали по просьбе партийной организации горняки, собирали нехитрые пожитки, отправлялись в Горловку из Смоленщины, Курщины, Орловщины, Брянщины… Деньги были обесценены, поэтому правление шахты ввело в расчет свои боны — по ним отпускали продукты и промтовары. А забойщикам еще доплачивали хлебом, учитывая тяжелую физическую нагрузку.
Но и в эти трудные месяцы большевики думали о завтрашнем дне. И не только думали. Еще на I съезде Советов Горловского района, в 1920 году, депутаты решили образовать пятнадцать школ ликбеза. На шахте № 1 такую школу возглавила П.Е. Белая, жена штейгера Г.Д. Белого, погибшего несколько лет назад во время взрыва метана на пласте «Толстый». Он проявил тогда геройство, спасая рабочих, посмертно избрали его почетным депутатом в Горловский Совет. Помимо школы, на шахте работали кружки по ликвидации неграмотности и малограмотности. Вели занятия инженеры, техники. Учились по программе школы, но попутно объясняли и азбуку горного дела. Среди тех, кто никогда не пропускал занятия, был и Изотов. Он так объяснял свое прилежание Денисенко, человеку прямому, но душевному, всегда находившему пару добрых ободряющих слов для новичков:
