Ознакомительная версия.
Стали торопиться до храму. Время подходит, за нами доложна подойти машина. Мы успели и поехали к Тане Геннадьевне, ето будет на Рублёвке.
Я слыхал Рублёвку, но не знал, с чем её кушают. Да, тут вся елита московская. Едем, смотрю, стена высотой семь-восемь метров и везде камеры.
– А ето что такоя?
– Ето усадьба пресидента и премьера.
– Ого, загородились оне! Ну, молодсы, поцарьствуйте хоть на этим свете, и хватит, а тот свет ишо надо заработать. – Я не знаю, сколь здесь гектар, но, наверно, немало.
А вот и дом Тани Геннадьевны – пятьсот метров от етой стены, дом из круглого дерева, построен недавно. Нас встречают вся семья: Танин папа и мама, ето пожилые родители лет под семьдесят, но какия приветливы и ласковы! Что мне в нём родноя – не могу вспомнить. Знакомимся, его звать Геннадий Васильевич Голованов, её Зоя[517]. Нас пригласили в дом, мы зашли, всё уютно и красиво, в зале в красным углу иконы – да, по-нашему. Но иконы есть наши и часть никониянских. Нас посадили на диване, пошла беседа, оне стали спрашивать: хто, как, откуда, куда, я кратко рассказал. Геннадий Васильевич сказал:
– Да, жалко, но у нас структура государственна не работает. Такими семьями заселить Россию – ето благо отечеству. Сто лет проскитались в чужих страна́х, а своё не забыли – таким надо памятник ставить, а тут насмешка.
Тётя Зоя тоже восхищалась и жалела. Мне стало интересно: у них у всех подход не российский. Я не вытерпел и спросил:
– А вы откуда? У вас подход не российский.
Геннадий Васильевич засмеялся и сказал:
– А где нас судьба не таскала! Я был капитаном русского флота, и везде побывали, на горе Афоне и то пожили.
– Да, чичас понятно. – И я спомнил того капитана: в 80-х годах был переводчиком, и вот именно такого же капитана встречал, что меня кормил грибочкями да огурчиками, да, такой же дипломат.
А вот Таня – ето замечательна девушка, ето конкретна, ответственна и енергична девушка, уже свыше тридцать лет, но не взамужем. Я спросил:
– А что не вышла взамуж, Таня?
Она ответила:
– Порядошной не подходил, а за кого попало неохота.
– Ну молодес, правильно, и береги себя, лучше прожить одной, чем потом маяться.
Она:
– Да, ето так. – Вот она кака́ замечательна, но стыдливая, вот за ето она мне понравилась, как дочь, я ей ето сказал, она потупилась. Да, в России есть замечательный молодёж!
Тётя Зоя – тоже добродушная душа и угодлива, да вообче вся семья как на подбор.
Звонок.
– Алё, да, мы вас ждём. Хорошо.
– Ну что, где оне?
– Час будут.
– А что, ишо гостей ждёте?
– Да, чичас подъедут Герман Стерлигов.
– Интересно, ето старый приятель.
– Да, он вам знакомый?
– Конечно. Я был у него в деревне, у него хоро́ша семья, но я не могу его понять.
– Да он такой и есть: час так, час едак, – сказал Геннадий Васильевич.
Вот и Герман Стерлигов, он с женой.
– Ну, Данила, здорово! Что, бежите?
– Да, приходится бежать, Герман.
– Дак я же говорил тебе, что у вас здесь не получится, а ты возражал и надеялся, что всё у вас получится.
– Да, Герман, всё ето было, и я не каюсь, что всё испытано на своёй шкурке.
– Да, правильно судишь. Но бегите отсуда поскорея и всё староверам расскажите, пускай о России и не думают, тут заселился сам сатана.
– Я верю тебе, Герман, но у нас ишо книги и иконы остаются здесь, чичас не в силах их вывезти.
– Данила, пока возможно вывезти – вывози, а вот придёт время – ты их больше не вывезешь.
– Что, неужели так может получиться?
– Я говорю – слушай и не допытывайся.
Я вижу, что он сегодня какой-то злой, но не могу понять, в чём дело. На все вопросы и всем отвечает на вред, слушаю, он хозяину дома говорит прямо в глаза:
– А ты никониянин, вы все еретики. – Геннадий Васильевич смеётся.
Смотрю, и Зине Савиновне досталось. Я возразил, Геннадий Васильевич сказал:
– Данила Терентьевич, не связывайся, он такой и есть.
– Как так? Неправильно, надо поговорить на ету тему. Герман, ты не прав с такими выражениями.
– А что, за них? Тоже еретик!
– Герман, за ето ответишь. Ты бы попу ето сказал – я был бы с тобой согласен. Он изучал всю семинарию и академию, знает всю историю духовною, и всё равно по-своему сдура́ют[518] боятся глядеть правде в глаза – называй еретиком. А простой народ – он невинный и правду не знает, с чем её кушают. Ты же грамотный – при Страшном суде Господь скажет всем еретикам: «Идите, проклятые, во огнь вечный, Арий и собор его, Македоний и собор его, Пётр Гугнивый и собор его католики, Евтихий и собор его, Лютер и собор его», вот тут будет «и Никон и собор его и всем, хто крошил на куски правую веру».
Герман мале́нькя сдал, но задал мне вопрос:
– Данила, а вы священство признаёте, нет?
– Герман, хороший вопрос. Какоя священство, где оно чисто и непорочно? Дай нам его, и мы проверим, откуда оно. Знаю, что все возрадовались бы, но его нету и не будет до пришествия Христова. Последнея офисияльноя падения – ето никониянско, вся империя упала, и за правду вешали, ка́знили, жгли и тому подобно. Нихто не чужие, а свои! Вот за всё за ето чичас Россия и страдает, и лучше не будет, а толькя хуже.
– Данила, ты правильно понимаешь. Можно с вами однем крестом молиться, на каких основаниях?
– На Правилах святых отец, семи Вселенских Соборах и девять Поместных.
– Данила, получается, вы патриярха Гермогена, Филарета, Иосифа признаёте?
– Да, до раскола всех признаём.
– Данила, ето были псы смердящи. Я книги печатны не принимаю, а толькя рукопись старинны.
– Герман, ты сам в заблужденье. Книги печатны слово в слово, буква в букву свидетельствованы, кем, когда были созданы, и то всё ето проверяется грамотными духовными лицами.
– А хто оне такия?
– Герман, слушай, очень просто. Ты принеси мне книгу, и я должен проверить её слово в слово. Ежлив она будет неправильно, да я её выброшу, а ты говоришь, «хто проверяет». Ты же час сам говорил: не признаёшь книги печатны, а ты хто? Мы не знаем тебя: хто тебя крестил, как ты веруешь, сам говорил – молишься по Евангелию, и где етот устав взял?
Но Герман своё, я замолчал, вижу, что без толку с таким филосо́фом рассуждать: толькя он прав, буро́вит бог знает что. Выяснилось, почему он сегодня злой: жена забыла жареного баранёнка привезти. Мы все смеёмся над нём: значит, баранёнок ишо не вырос. Но Герман показал, что он типичный российский мачо, дискриминатор женчин.
Тут поужнали, в консы консах Герман успокоился, и всё стало тихо и хорошо. Пришло время расставаться, все распростились, мне пожелали доброго пути, я попросил помочь семье, и Таня повезла нас в храм. Герман тайно оставил нам тридцать тысяч рублей и сказал Геннадию Васильевичу: «Ежлив Данила бы попросил, я бы выручил».
– Вот видишь как, а я не знал и боялся его.
Я позвонил ему и поблагодарил его и попросил его:
– Вдруг что случись с семьёй, помоги ради Христа.
Герман ответил:
– Поможем, лети с Богом.
Для меня Герман – ето непонятная птица, но с него можно выкроить хорошего християнина, но в нём что-то кроется прошлоя и нехорошее, и он старается заменить добрым. Ето хороший пример ко спасению.
Таня повезла нас по самым красивым местам Москвы. Да, Москва красива, и я вспомнил: «Москва слезам не верит».
А вот с нами Зина Савиновна – ето грамотна радиоведущая, но у ней сердце больное, сразу видать, что ей в жизни пришлось не сладко, она очень добрая и безответная и скромная, нашего согласия, с Урала. Она старается нам как ни больше контактов хороших подобрать, просто сказать, её Бог послал[519]. Но всё ето благодаря матушке Соломонии. Как я жалею, что так мало пообчался с такими добрыми людьми… Нет, всё равно будем дружить, я чувствую, наша дружба толькя начинается.
Таня Геннадьевна спросила:
– Данила, а можно попасть к вам на свадьбу?
– Таня, не понял, в каким смысле?
– Но вдруг будете женить сына, мы можем посмотреть на вашу свадьбу?
– Да конечно, Танечкя, можно! Мы вас обязательно пригло́сим, и даже бы для нас была бы большая радость.
– Спасибо, Данила, обязательно приедем.
– Вот ето хорошо.
В храме расстались с Таняй и Зиной.
На другой день в ночь я улетаю, но у меня сердце не на месте, а ноет. Я Георгию с Еленой несколькя раз наказывал во всём, и Марфе также. Но Марфа заявила, что в Калугу больше не поедет.
– А в чём дело?
– Да Света кричит на детей, я слыхала, что она детя́м говорила: «Неонилиных покорила и вас покорю!»
– Но, Марфа, на самом деле Свете и без нас хватает горя, сама видала, что невестка строит, из-за неё и с сыном вражда.
– А мы-то при чём?
– Марфа, Свете надо спокой, а его нету, да ишо вы.
– Данила, я тоже уже нажилась, мне тоже надо покой, а его не вижу.
– Ну хорошо, приезжай, вон Артемий приглашал. – Я позвонил Артемию о ситуации, он с радостью принял. – Ну вот, съезди за детями, но Свету не обижай.
Ознакомительная версия.
