XXI веков.
Сетуя на то, что все равно в отечественных работах по феноменологии почти полностью обойдены вниманием ранние тексты Гуссерля, я уже отмечала, что в целом считаю достаточно развитыми, добротными многие российские исследования феноменологии (как они выглядят к настоящему времени). Их оправданно считать объективно заметной частью мировой феноменологии. Другое дело, что мировая феноменология этот факт, увы, почти что не замечает…
В последние пару десятилетий в строй отечественных знатоков феноменологии влились теперь уже известные молодые ученые. К их числу принадлежат издатели-составители (также и авторы Предисловий) названной в заголовке книги А. Ямпольская, С. Шолохова, а также молодой, но уже заслуживший признание Г. И. Чернавин (автор с интернациональным образованием).
В частности, их стараниями обогатились отечественные работы именно о французской феноменологии XX и XXI веков – весьма своеобразного ответвления феноменологического движения.
Создатели книги при этом добросовестно отмечают поистине фундаментальный вклад отечественной исследовательницы И. С. Вдовиной (и руководимой ею группы ИФ РАН) в кропотливое и последовательное изучение именно французских феноменологических традиций. Эта работа наших философов рано началась и продолжается, к счастью, до сей поры. Систематическими и по-своему классическими остаются исследования И. Вдовиной и её группы фундаментальных работ классика французской и мировой, конечно, философии П. Рикёра. Они всегда включали осмысление и развитие им феноменологических традиций – в плодотворном, длительном сотрудничестве наших философов с самим этим ярким классиком философии XX века. (Они отчасти вовлекали в эту работу также и меня, почему я считала и считаю обращение к феноменологическим и цивилизационным аспектам учения П. Рикера, как и личное знакомство с этим выдающимся человеком, настоящим везением.)
Тщательными, глубокими были исследования И. С. Вдовиной философии Э. Левинаса и других французских феноменологов. Работа И. С. Вдовиной «Феноменология во Франции (обзор французской литературы 70-х годов)» вышла уже в 1977 году; работа продолжилась в XXI веке (см. книгу: Вдовина И. С. Феноменология во Франции. Историко-философские очерки. М.: Канон+, 2009).
Анализируемая книга «(ПОСТ)феноменология…», на мой взгляд, успешно продолжает далее традиции мировых и отечественных исследований феноменологии вообще, французской феноменологии, в частности.
Я не собираюсь ни рецензировать, ни сколько-нибудь полно презентировать содержание книги в целом. Здесь для своих целей выберу лишь те переводы, дискуссии, которые относятся, во-первых, к темам теории интенциональности и которые, во-вторых, акцентируют «неклассичность», новаторство и гуссерлевских подходов и, в-третьих, сами намечают уже «негуссерлевские», новые и для XX века перспективы в трактовке темы интенциональности.
Поскольку сама книга (которая здесь вовлечена всё же в контекст моего рассмотрения) в распоряжении читателей, позволю себе далее сделать канвой всего анализа продолжение предшествующих моих рассуждений об оригинальности уже и ранней концепции интенциональности Гуссерля, о её необычных поворотах и акцентах.
* * *
В Предисловии к переводу статьи Э. Левинаса «Заметки о смысле» А. Ямпольская уместно напоминает о близости Э. Левинаса русскому читателю – о том, в частности, сколь родной ему была русская литература и поэзия. Могу подтвердить это: нам – мне и моему мужу Ю. А. Замошкину – довелось познакомиться и поговорить с Э. Левинасом на одном из зарубежных конгрессов. Левинас (выходец из русскоязычной семьи), в частности, рассказал нам, что даже на сон грядущий имеет обыкновение читать Пушкина или Лермонтова – он процитировал, в частности, «Песнь о вещем Олеге»… Говорили мы по-русски. Впечатления были сильными – из тех, о которых не забывают.
А. Ямпольская в своем Предисловии к переводу статьи Э. Левинаса «Заметки о смысле» справедливо отмечает – имея в виду тему Я как субъекта познания, что у Левинаса «Я перестает быть субъектом мышления и свободы и становится субъектом ответственности – ответственности за всё и вся, превосходящей разделение на то, что может быть Я вменено и что не может. Я – ответчик, Я – обвиняемый; пусть я ни в чем не виновен, но все равно я обязан ответить другому на его просьбу и мольбу, я должен отвечать перед другим и за другого». [269]
Хотела бы здесь высказать свое критическое мнение относительно того обсуждаемого здесь акцента, который является как бы частным, но для обсуждаемой темы принципиально важным. Считаю, что у Левинаса и других французских авторов-феноменологов субъект все же не «перестает быть субъектом мышления и свободы» – пусть нельзя не согласиться с утверждением об особом акцентировании ими аспекта принципа “ответственности за всё и вся” как фундаментальной характеристики субъекта действия и познания.
Вместе с тем полностью согласно с подходом, согласно которому именно Э. Левинас рассматривается как один из тех авторитетнейших авторов XX века, кто заметил и акцентировал расширение у Гуссерля рамок теории интенциональности, а через неё – и классической концепции субъекта познания.
Приведу ясную и яркую цитату как раз из статьи «Заметки о смысле» Левинаса, переведенной для рассматриваемой книги: «У Гуссерля “смыслонаделение”, выстроенное как знание, понимается как “воля-так-или-иначе-подойти-к тому-или-к-этому”, а рефлексия над этой мыслью должна показать, куда эта мысль хочет прийти и каким именно образом. Итак, интенциональность – интенция души, спонтанность, воля, а сам приданный смысл оказывается некоторым образом желаемым (voulu); способ, которым сущие или их бытие выказывают себя познающему мышлению, соответствует способу, которым сознание “хочет” (veut) выказать это посредством воли или интенции, одушевляющий знание (здесь уместно приводится гуссерлевское “hinauswillt”, т. е. волит “выйти за пределы”, отнесенное к интенциональности) – когнитивная интенция есть, таким образом, свободный акт. Душа “аффицирована, она вновь овладевает собой, принимая данное согласно своей собственной интенции» (Ebenda. S. 20; курсив Левинаса, разрядка моя. – Н. М.). И далее следует совершенно оправданное уточнение Левинаса: пусть при какой-то сильной интенции «душа» (пригодилось ведь это почти что вытесненное рационализмом стародавнее понятие) всё же вклинивается и сказывается, но нигде не превосходит интенцию (скажем, желание не играет знанием…).
Здесь верно обрисовывается и «расширение» – в гуссерлевской теории – принимаемых философской классикой чисто рационалистических рамок теории субъекта и все же строго подчиненных уже комплексно понимаемой интенциональности смысла всех подобных рассуждений.
Вообще же в гуссерлевской теории интенциональности (и уже начиная с ранних её вариантов) имеются, по моему мнению, две стороны. С одной стороны сохранялись (в отдельных ракурсах) тенденции очищающего движения именно к мыслящему человеку, притом мыслящему свободно и ответственно. Во-первых, ещё сильнее проявилось более трезвое, близкое к жизни осознание неснимаемой целостности, полноты этого в принципе совокупного движения (например, неотделимости познания от воли, хотя бы от воли к мысли и от других моментов, которые традиционно рассматривались под знаком понятия души).
Во-вторых, в философии, интенционально ориентированной, были выражены обоснованные сомнения по поводу применения таких теоретических (чистых) моделей к многомерному, сплавленному реальному
