Новый, 1961 год начался, таким образом, неважно. По-прежнему шли разговоры о его возрасте, о том, как долго он останется на своем посту и какие результаты принесут очередные выборы в бундестаг, намеченные на сентябрь. Всеобщее внимание привлекло к себе сенсационное событие в политической жизни США: там президентом был избран представитель нового поколения политиков Джон Фитцджеральд Кеннеди. В политических кругах ФРГ и за ее пределами все более крепло убеждение, что эра Аденауэра подходит к концу.
ГЛАВА 12.
УГРОЗЫ И КОНТРУГРОЗЫ
Дин Раек, американский госсекретарь в администрации Кеннеди, привел в воспоминаниях метафору, которую, как он утверждает, однажды употребил Хрущев, объясняя свою тактику в период берлинского кризиса. Советский лидер вроде бы сказал следующее: «Западный Берлин у Запада — это как мошонка у мужика; каждый раз, как я захочу, чтобы Запад завопил от боли, мне достаточно просто нажать там как следует». Сказано грубовато, но, в общем, правильно, включая использование первого лица единственного числа: берлинский кризис был, без сомнения, продуктом личного творчества Хрущева. По свидетельству тогдашнего посла ГДР в Москве, Иоганнеса Кенига, «он сам участвовал в подготовке всех документов. Он изложил свои мысли по этой проблеме на нескольких печатных страницах и передал надиктованное товарищам из Третьего европейского отдела, распорядившись, чтобы они руководствовались изложенной там точкой зрения при выработке текста нот и при планировании отдельных мероприятий».
Развязанный Хрущевым кризис и столь образно охарактеризованные им манипуляции над самым чувствительным местом Запада определяли весь международный климат 1961–1962 годов. Результаты, однако, далеко не всегда соответствовали ожиданиям советского лидера. Иногда они имели эффект, прямо противоположный задуманному. Одним из таких последствий берлинского кризиса был рост сплоченности стран — членов НАТО. Конечно, имелись различия в конкретных подходах, однако все были согласны в одном: Запад не должен отказываться от тех прав, которые он имеет в отношении Берлина, и будет отстаивать их любыми средствами, даже если бы это означало войну. Старая цель советской политики — «вбивание клиньев» между западными союзниками — оказалась вне пределов досягаемости. Однако, как выяснилось, лишь на время.
Январь 1961 года принес с собой новые огорчения и заботы для нашего героя. Его отношения с Даллесом были не всегда безоблачными, но теперь ему крайне недоставало общества этого сухого и бескомпромиссного политика. Ему оставалось только ждать, каковы будут первые шаги нового американского президента. Все ожидали его неминуемой дуэли с Хрущевым. Все гадали, кто моргнет первым. Аденауэр, будучи от природы пессимистом, считал, что это будет Кеннеди.
Между тем надвигалось восьмидесятипятилетие — дата хотя и не круглая, но значимая. Несмотря на упоминавшиеся проблемы со здоровьем, канцлер решил отметить ее с обычной помпой, хотя очевидцы с чувством юмора не могли избавиться от ощущения некоей водевильности этой ярмарки тщеславия. Сценарий поздравлений был расписан на два дня, тщательно продуманы все ритуальные детали: кто за кем будет допущен к канцлеру, кому сколько минут аудиенции и т.д. Действо началось с половины десятого утра 5 января и длилось двое суток. Родные могли провести в обществе юбиляра двадцать минут, члены кабинета и правления ХДС/ХСС — но десять, всем остальным, включая и новоиспеченного президента ФРГ Любке, эта квота была урезана до пяти минут. На колясках к нему вкатили семерых малолетних сирот-инвалидов — они тоже вознесли хвалу мудрости канцлера. Многие вносили подарки, порой довольно объемистые: к примеру, четыре мраморных ангела для его рендорфской усадьбы, которых преподнесли министры его кабинета. Социал-демократы в лице торжественно-импозантного Карло Шмида преподнесли традиционный букет — на этот раз, естественно, из восьмидесяти пяти роз.
Все эти визиты заняли первую половину дня 5 января, после чего последовал семейный обед и кофе с четой Пфердменгесов. Потом новые визиты и вечером — большой прием. На следующий день — смотр ансамблей из различных частей Западной Германии; все участники — в традиционных национальных костюмах, которые смотрелись в официальной обстановке довольно нелепо. Аденауэру, однако, все нравилось до чрезвычайности. Аура всеобщего обожания, вероятно, благотворно подействовала на его организм: состояние здоровья канцлера за эти два дня существенно улучшилось.
Из тех, кто пришел поздравить Аденауэра, пожалуй, самой интересной личностью был бургомистр Берлина, социал-демократ, недавно выдвинутый своей партией в качестве кандидата в канцлеры, Вилли Брандт. Трудно было представить себе больший контраст между ним и престарелым канцлером. Диаметрально отличным было все: и возраст, и политические взгляды, и происхождение, и биографии… Вилли Брандт родился в Любеке, он был незаконным сыном местной продавщицы. Его звали тогда Герберт Фрам. В ранней молодости он отличался радикальными взглядами, был членом небольшой левацкой группировки, затем в 1932 году в возрасте 19 лет вступил в СДПГ. Зная о том, что числится в списках гестапо как «подозрительный элемент», он в 1933 году бежит в Норвегию, где получает норвежское гражданство и новую фамилию — Брандт. К моменту оккупации Норвегии немцами он служил в норвежской армии, был интернирован, но вскоре отпущен. Эмигрировал в Швецию, где и оставался до конца войны. После войны вернулся в Германию в качестве пресс-атташе норвежской военной миссии в Берлине. В 1948 году восстановил свое немецкое гражданство и вновь вступил В СДПГ — уже под своим новым именем.
Аденауэру все в Брандте внушало отвращение: низкое происхождение, атеизм и, конечно, прежде всего его молодость. Когда он в ноябре 1960 года узнал, что Брандт будет его соперником на предстоящих парламентских выборах, он заметил на заседании правления ХДС/ХСС: «Нужно подумать, как бы вскрыть его подноготную». Аналитики христианских демократов принялись за работу, и результаты не заставили себя ждать.
Если Брандт тем не менее решил лично засвидетельствовать свое почтение злейшему врагу, то в этом следует видеть как раз одно из следствий хрущевской методики «нажима» на Западный Берлин. Дело не ограничилось жестами. Еще в 1959 году на съезде в Бад-Годесберге социал-демократы пришли к неутешительному выводу о том, что, если они не откажутся от своей традиционной программы, электората им не завоевать. Предпринятая ревизия не ограничивалась сферой внутренней политики, в международном аспекте социал-демократы встали на платформу поддержки НАТО и отрицания нейтрализма.
