Возвращаясь через центр города, на «поповской» улице повстречали небольшую группу очень утомленных, с осунувшимися лицами офицеров, которых поначалу приняли за кавалеристов из-за фуражек с синими околышами и синих просветов на повседневных погонах. Но они оказались работниками НКВД, которые производили проверку всех штатских мужчин, проживающих в городе. При них была и переводчица. Немцев отводили в ратушу и там выясняли личность: здешний ли, не переодетый ли военный и проч. Мы не позавидовали нашим чекистам.
Пользуясь случаем, заглядываю в госпиталь, но, увы, мой зуб так и остался при мне. Не везет: прошлым летом полк наш по тревоге уехал от зубного врача, теперь – врач.
А ребята наши в ожидании буксира не бездельничают: с самого утра готовят подступ для буксировщиков, таская щебенку с насыпи железной дороги. Мы с командиром присоединяемся к ним, и все вместе работаем до наступления темноты.
Вечером все свободные от вахты в двух рессорных колясках отправились в гости к русским девушкам в деревню Куппен (это примерно в километре от нас). Бедняжки настолько отвыкли от родной речи, что то и дело сбиваются на немецкий, на котором разговаривают довольно бойко. Много порассказали они про свое существование в здешнем большом имении, принадлежащем некоей тощей и седой фрау. Хозяйка никогда не расставалась с черной отполированной клюкой, которой нещадно била девчат, если замечала кого во время рабочего дня, длившегося не менее двенадцати часов, не на указанном месте; если они лениво работали (а в этом она была твердо убеждена); если взгляд несчастной невольницы казался госпоже недостаточно почтительным или кто-нибудь, забывшись, смел заговорить по-русски – словом, била по всякому удобному поводу, а чаще всего – просто так. Но особенно озверела эта карга, когда получила извещение о смерти на русском фронте ее сына – нацистского офицера.
Недавние рабыни не без злорадства поведали нам о том, как накануне бегства, пока спешно снаряжался внушительный обоз со всевозможным добром, она, патлатая, страшная, похожая на ведьму, все стояла на бугре, недалеко от господских покоев, обратясь лицом в ту сторону горизонта, где вспыхивали во все небо огненные зарницы и перекатывался тяжкий гул канонады, и потрясала своим посохом, зажатым в костлявом кулаке, и сыпала непонятными, страшными проклятиями. Январский студеный ветер яростно трепал на ней черную широкую накидку, взметывая вверх длинные полы, и тогда старуха становилась похожей на огромную летучую мышь-упыря из кошмарного сна, а визгливые выкрики – на колдовские заклинания... В голосе рассказчицы Ани послышалась еще не выветрившаяся из сознания жуть. Мы старались, как умели, развлечь девчат, смешили их, повествуя с юмором о своей военной жизни, опуская, конечно, самое страшное. Жаль, что не было с нами Радаева. Пели вместе наши песни без музыки. Новых песен полонянки не знали и просили записать слова.
Возвратились мы «домой» около полуночи, все быстро угомонились, а мне снова не спится.
3 февраля
Под мерный храп, гуляющий по комнате, переписываю в подаренную ребятами тетрадь последние стихи, затем принимаюсь за письма – тете Варе с Ниной в Завидово и своей загорской молчальнице. Спать лег часа в три, в расчете на то, что ночи еще длинные.
Утром рано прибыли две самоходки, присланные обязательным инженер-капитаном, но они тоже не смогли нас вытащить, так как сами давно уже просят капиталки.
Через час после их ухода приехал гвардии старшина Василий Кузнецов, командир ремонтного взвода и сам замечательный, сказать лучше – редкостный мастер своего дела. Он попросил у Дмитрия Яковлевича автоматчика Рубилкина для сопровождения и охраны и отправился на розыски машины Феди Рычкалова, которая словно в воду канула, а заодно и тракторов, что вытаскивают где-то из болот завязшие ИСУ-122 какого-то полка, а потом будто бы должны прийти на помощь к нам.
Днем командир машины, наводчик и замковый, возвратившись из четырехчасовой разведки, сообщили, что видели в одном имении наших тыловиков. Немедленно делаем с заряжающим Семеновым марш-бросок в том направлении, но никого не обнаруживаем... Еще один день пропал.
4 февраля
В 22 часа явился усталый, с промокшими ногами Кузнецов. Он разыскал всех. Шевырев, оказывается, засел еще под Зольдау (Дзялдово по-польски), в двадцати метрах от польско-прусской границы. По словам командира ремвзвода, живет «как бог» у поляков, которые не знают, как ему угодить, и даже свою охрану выставляют у машины. Речкалов, командир ИСУ, и Темненко тоже чувствуют себя как дома. Не иначе – женились, как утверждает многоопытный гвардии старшина. Кормят ребят до отвала и при этом нередко «бимберу» подносят.
И наконец, главное: тракторы к нам должны прийти не те, на которые мы рассчитывали, а совсем другие, с передовой... Когда же, черт возьми, они приползут? Нет, не завидую Темненко и Феде Речкалову. И все-таки какие мы невезучие!
Ночью занимаюсь немецким языком: все равно не спится.
5 февраля
Сегодня у нас ночует ремонтник из 32-й гвардейской танковой бригады нашего 29-го танкового корпуса. За ужином сержант рассказал нам потешную историю об одном ИС-2 из их бригады.
Танк сумел днем скрытно подобраться по овражку к самой немецкой позиции возле какой-то деревни, но, очутившись на открытом месте, попал под сильный огонь ПТО. Фашисты, нервничая, буквально засыпали его снарядами. Не видя толком, откуда бьют, и сердито огрызаясь, ИС попятился назад, но, когда до спасительного оврага оставались считаные метры, от прямого попадания в борт заглох двигатель и никак не хотел заводиться. Экипаж оставил машину и укрылся рядом, в том овражке. Немцы, решив, что танк выведен из строя основательно, перестали стрелять по нему.
Оправившись от испуга, механик-водитель с кем-то из экипажа на животе подползли к своей машине, осмотрелись и юркнули друг за другом в люк. Видимо, неприятельский наблюдатель заметил, как люк на башне поднялся и опустился, и орудия снова ударили по танку. Однако или калибр у пушек был маловат, или немецким артиллеристам очень неудобно было стрелять по покатому лбу ИСа, стоящего в низинке, как пушкари ни трудились, пробоины ни одной так и не сделали. Болванки только искры высекали из брони. Двое танкистов, не выдержав этой адской молотьбы, совершенно обалдевшие от грохота и звона, кое-как выбрались через люк-лаз и уползли обратно.
Дождавшись темноты, снова отправились на машину, теперь уже все четверо. Отвинчивая надмоторную крышку, загремели нечаянно ключом – немцы посветили ракетой и опять обстреляли невезучий ИС. Били метко, и экипаж вновь «эвакуировался».
