Перед отъездом Наталья Николаевна увиделась с сестрой Екатериной Дантес, которая не бывала у Пушкиных с того дня, когда уехала из их дома в церковь на венчание, 10 января 1837 года. Зная, что уже, вероятно, никогда не встретится с сестрами, так как ей предстояло ехать вслед за мужем, высланным за границу, Екатерина Николаевна приехала проститься с ними. Свидание происходило в присутствии братьев, Александры Николаевны и тетушки Екатерины Ивановны. Это свидание, несомненно, наложило отпечаток на отношения сестер, братьев и Загряжской к Екатерине Дантес. Что было говорено, в чем обвиняли ее Наталья Николаевна, Гончаровы и Загряжская (а они, по-видимому, ее обвиняли), мы не знаем. А. И. Тургенев свидетельствует, что Екатерина Николаевна плакала. Подробнее об этом свидании мы скажем в третьей части.
16 февраля Наталья Николаевна с детьми и Александрой Николаевной в сопровождении братьев и Екатерины Ивановны выехала в Москву. Вся обстановка квартиры и библиотека Пушкина были сданы на двухлетнее хранение на склад друзьями поэта уже после отъезда семьи.
Семья Пушкиных приехала в Москву ночью, но там не остановилась; переменив лошадей, поехали дальше. Это послужило поводом к осуждению Натальи Николаевны, ее упрекали в том, что она не повидалась с Сергеем Львовичем. Но состояние моральное и физическое ее было настолько тяжелым, что она не могла встретиться со свекром, вынести душераздирающее свидание с несчастным отцом. Петербургские врачи категорически предписали ей ехать прямо в деревню.
Московский почт-директор А. Я. Булгаков писал П. А. Вяземскому 26 февраля 1837 года:
«...Наталья Николаевна не была у него в проезд ее через Москву и даже не послала наведаться об нем. На другой день отъезда ее явился к Сергею Львовичу брат ее Гончаров (Сергей Николаевич) со следующею комиссиею: «Сестрица приказала вам сказать, что ей прискорбно было ехать через Москву и вас не видеть, но она должна была повиноваться предписаниям своего доктора; он требовал, чтобы она оставила Петербург, жила спокойно в уединении и избегала все, что может произвести малейшее в ней волнение; в противном случае не ручается за последствия. Сестра чрезмерно изнурена, она приказала вам сказать, что она просит у вас позволения летом приехать в Москву именно для того, чтобы пожить с вами две недели, с тем чтобы никто, кроме вас, не знал, что она здесь. Она привезет вам всех своих детей. Сестра не смеет себя ласкать этой надеждою, но ежели бы вы приехали к ней в деревню хотя бы на самое короткое время». Старика поручение это очень тронуло, Наталья Николаевна умно поступила и заставила всех (признаюсь, и меня) переменить мнение на ее счет. Москва о ее приезде дозналась, все узнали, что она не видела Сергея Львовича, и ее немилосердно ругали, особливо женщины. Таковы всегда человеки! Снисходительны к тем, кто в счастьи, и строго взыскивают с тех, кои и без того горем убиты».
И сам Сергей Львович понимал тяжелое состояние невестки. В другом письме Булгаков писал тому же Вяземскому, что был у С. Л. Пушкина. «Спрашивал я его о невестке, он отвечал: — Я слышал, что она проехала здесь в пятницу, но ее не видал... — Это, видимо, его опечалило, а потому и сказал я ему: — Я понимаю, сколь мучительно было бы для нее и для вас первое свидание, она хотела вас поберечь и на себя не надеялась... «Я и сам это так толковать хочу, — прервал Сергей Львович». Однако он очень сожалел, что не видел внуков. Это свидание, как мы увидим далее, состоялось несколько позднее, летом того же года.
Вероятно, известную роль в этом случае сыграла и тетушка Загряжская, пользовавшаяся большим влиянием на Наталью Николаевну. Старая фрейлина поехала с ней не только потому, что ей хотелось проводить племянницу. За те две недели, что прошли со дня смерти Пушкина, сплетни и толки о его кончине уже успели дойти до Москвы, и горячо любившая Наталью Николаевну Екатерина Ивановна хотела оградить ее от лишних тяжелых переживаний. Мы полагаем, что и она настаивала на том, чтобы Наталья Николаевна миновала Москву, ни с кем не встречаясь. Возможно, что у Екатерины Ивановны были и свои, личные мотивы стараться избегать этих родственных встреч. Напомним здесь, что братья Дмитрий и Иван, приезжавшие в Петербург в январе 1837 года на свадьбу сестры Екатерины, уехали, ни разу не навестив тетку и не простившись с ней. По-видимому, ее в чем-то обвиняли в связи с трагическими событиями в семье Пушкиных, и она, естественно, стремилась избегать разговоров на эту тему сейчас, когда раны, нанесенные гибелью поэта, были еще так свежи. Обращает на себя внимание и то, что о проезде Натальи Николаевны через Москву не известили также и мать, Наталью Ивановну, к которой могли послать нарочного в Ярополец, когда уже известен был день отъезда. Как мы увидим далее, Наталья Ивановна была этим очень огорчена и обижена.
Видимо, числа 21-22 Наталья Николаевна была уже в Полотняном Заводе. Там их ждал Иван Николаевич, который жил в это время у брата. Он был в отпуске по болезни. В приходо-расходных книгах заводского дома имеется запись от 25 февраля об отъезде Ивана Николаевича в Ярополец. Семья срочно послала его к матери. Из Яропольца Иван Николаевич немедленно отправил с нарочным старшему брату письмо.
«Ярополец, 27 февраля (1837г.).
Любезный Дмитрий! Я приехал сюда и нашел Мать очень опечаленной и недовольной тем, что до сего времени ей не прислали нарочного из Москвы, чтобы сообщить, что Таша (Наталья Николаевна) уже проехала в Завод. Прилагаю при сем письмо, которое она ей написала (письмо в архиве не обнаружено). Оказывается, она не знала, что Тетушка сопровождает сестру. Она, очевидно, сердится на тебя также и за то, что ты ей сам не написал, что Таша будет жить у вас, и не пригласил ее повидаться с ней. Итак, мой милый, человек, который привезет тебе это письмо, получит его от ярополицкого крестьянина, который останется в Тимонове ожидать ответа от тебя или Таши. Поторопись же и пришли крестьянина поскорее, так как она рассчитывает получить ответ в среду или самое позднее в четверг, т. е. 3 или 4 числа будущего месяца. Я остаюсь здесь до приезда посланца и тогда, если Мать поедет к вам, я провожу ее до Завода».
Встреча давно не видавшихся сестер Загряжских состоялась в Полотняном Заводе в начале марта. Об этом свидетельствуют, во-первых, распоряжение Дмитрия Николаевича управляющему от 5 марта 1837 года выслать подставу лошадей для матери и, во-вторых, одновременные записи расходов на Н. И. Гончарову и Е. И. Загряжскую от 11 марта 1837 года в книге по господскому дому Завода. Мы потому так стремились установить факт этой встречи, что здесь, несомненно, произошла последняя ссора обеих сестер. Можно предположить, что Наталья Ивановна упрекала Загряжскую в том, что, заменяя в Петербурге сестрам Гончаровым мать, она «не доглядела» за Екатериной, а будучи свидетельницей наглого поведения Дантеса после свадьбы, не сумела предотвратить катастрофу. В свое время родственные отношения сестер были нарушены из-за денежных расчетов при дележе наследств — в 1813 году после брата А. И. Загряжского и в 1823 году после дяди Н. А. Загряжского. В 1826 году Екатерина Ивановна составила завещание, по которому после ее смерти все должно было отойти сестре Софье Ивановне, минуя Наталью Ивановну. 11 декабря 1837 года она специальной надписью на завещании подтвердила это свое распоряжение. Несомненно, это было сделано под влиянием встречи в Полотняном Заводе. Свидание это было последним: сестры больше никогда не виделись и не переписывались. Об окончательном разрыве родственных отношений сестер свидетельствует письмо Натальи Ивановны к сыну от 13 июня 1838 года из Яропольца, в котором она пишет:
