карточками земства давала для этого богатый материал. Лиц духовного звания он покорял степенностью и поразительным для светского человека знанием церковных обрядов и Священного писания. Случалось ему натыкаться в вагоне и на человека в котелке, бессмысленно рассматривающего по нескольку раз одну и ту же страницу газеты. Бывало так, что «котелок» минут через двадцать, зевнув, уходил проветриться и исчезал. («Значит, не заинтересовался», — думал Николай.) Но иногда приходилось выходить из вагона вместе. Тут уж надо было как можно скорее отрываться от слежки. Обычно Николай садился на извозчика, проезжал два-три квартала, внезапно выходил из пролетки и шел пешком. Как правило, «котелок» терял его в результате этого маневра. Правда, подчас случались ситуации посложнее и на отрыв от филера требовалось несколько часов.
Так, на практической работе, Николай Подвойский, Нина Дидрикиль, Михаил Кедров и другие молодые революционеры росли, мужали, закалялись, готовились к главному — к открытой схватке с самодержавием и буржуазией, в неизбежности которой они не сомневались. Ее приближение особенно явственно стало ощущаться во второй половине 1904 года, когда под влиянием начавшейся бесславной для России русско-японской войны резко возросло недовольство народа и усилилось революционное движение масс. Во главе его стояли большевики. «В Ярославской организации, — писал Н. И. Подвойский, — большевистское течение было крепко, и руководство организацией во всех главных вопросах принадлежало большевикам». Но и охранка не дремала. Аресты следовали один за другим. Однако это не приводило к прекращению революционной работы — О. А. Варенцова, А. М. Стопани, В. Р. Менжинский и другие руководители ярославского подполья заботливо растили смену. Осенью 1904 года Николай Подвойский и Нина Дидрикиль были введены в руководящее ядро — в состав Ярославского комитета РСДРП. Они уже вполне созрели как революционеры, стали опытными пролетарскими пропагандистами, и теперь старшие товарищи поручили им самое сложное — организаторскую работу. Это, пожалуй, был «выпускной класс» школы пролетарской борьбы.
Забот у Николая Подвойского, теперь уже как члена комитета, прибавилось. Организаторская работа потребовала от него новых знаний, навыков, новых качеств. Он очень скоро убедился, что это действительно более высокая и более трудная ступень в деятельности подпольщика. Многому приходилось учиться, притом не по учебникам, а на практике и у более опытных товарищей, таких, например, как Вячеслав Рудольфович Менжинский, Николай Николаевич Плаксин, и других.
Николай прямо дивился энергии, смелости и изобретательности В. Р. Менжинского — внешне спокойного и даже медлительного человека. Приехав в Ярославль, он устроился работать в местную либеральную газету «Северный край». Прошло несколько месяцев, и газета изменила свое лицо, ее материалы стали раздражать местных фабрикантов, охранку. Более того, скоро почти весь технический аппарат редакции и экспедиции находился, по сути, в руках большевиков. Комитет РСДРП имел своих людей и в редколлегии. Сама редакция стала практически штаб-квартирой комитета — там назначались явки, проводились нелегальные встречи. В редакции была создана боевая дружина. С помощью рабочих типографии Фалька, где печатался «Северный край», В. Р. Менжинскому удалось буквально в центре города создать нелегальную типографию.
Активные, мыслящие люди, способные на неожиданные поступки, а именно таким был Вячеслав Рудольфович, вызывали восхищение Николая Подвойского. Он и сам тяготел к импровизации, к поиску новых форм работы, соответствующих меняющейся обстановке, к нешаблонным действиям с «сюрпризами». Эта особенность его подхода к решению возникавших задач впоследствии приносила ему не только радость побед, но и огорчения. Сколько раз ему приходилось потом слышать о «чудачествах Подвойского», о том, что «Подвойский опять что-то придумал!». Говорили это, как правило, люди, которые любому поиску предпочитали накатанные дороги или, по меньшей мере, хорошо протоптанные тропинки.
…А тогда, осенью 1904 года, Ярославский комитет РСДРП в связи с ростом недовольства масс, вызванного началом русско-японской войны, искал новые возможности для активизации революционных настроений, усиления воздействия на сознание рабочих и учащейся молодежи. Комитет использовал для этого любой повод, ценил творчество и инициативу каждого большевика. Главным полем деятельности Николая Подвойского, возглавлявшего студенческий комитет, оставалась молодежь. Работа эта была далеко не простой. Ведь среди студентов было много сынков промышленников, купцов.
…15–16 октября московские студенты провели митинги и демонстрации протеста по поводу отправки своих товарищей на Маньчжурский фронт. Полиция зверски расправилась со студентами. 19 октября Николай собрал студком и предложил выступить в защиту московских студентов. Тут же была написана и утверждена прокламация «Бойня в Москве». Николай организовал ее размножение и распространение в лицее и гимназиях. Через три дня был принят открытый письменный протест. Студком назначил на 26 октября сходку студентов.
Николай и его товарищи повели агитацию среди лицеистов. Против сходки сразу же выступили «патриоты» — выходцы из зажиточных семей. Часть лицеистов заколебалась, испугавшись возможных репрессий. Сходка была сорвана.
Николай в те дни не знал покоя. Он был возмущен: так много оказалось радикалов на словах и так мало тех, кто готов был сделать решительный шаг от слов к делу. Всю ночь после сорвавшейся сходки Подвойский просидел за столом, исписывая и перечеркивая и вновь исписывая один листок бумаги за другим. К утру он с удовлетворением прочитал написанное, переписал его набело, аккуратно сложил листок и спрятал в карман.
Вечером Николай собрал, в который раз за неделю, студенческий комитет. Студкомовцы были расстроены из-за несостоявшейся сходки. Это было поражение. И они недоумевали, почему это у председателя глаза блестят как после победы.
— Что носы повесили? — энергично обратился Николай к понурым студкомовцам. — Хто бува на кони, бува и пид конэм! Еще не все кончено. Богатеев мы, конечно, не проймем. «Вид богача нэ жды калача», — говорят на Украине. А вот с теми, кто ни нашим, ни вашим, мы, видно, слабо поработали. Тут-то мы еще и повоюем! Я думаю, что нам надо выпустить еще одну прокламацию. Так ее и назовем: «По поводу сходки 26 октября». Проект есть…
Студкомовцы оживились. Они доработали и утвердили текст прокламации.
— Надо сделать так, чтобы каждый лицеист прочитал ее и посмотрел на себя, на свое поведение, — Николай особо нажал на слово «каждый».
Прокламация была размножена и распространена. Такого резкого документа студком еще не выпускал. В прокламации писалось: «Итак, демидовцы остались глухи к опричнической расправе холопов самодержавия над московскими… товарищами и не захотели сказать своего протестующего слова в ответ на кровожадные крики царского самодержавия «бей их»… Печальное, позорное молчание!.. Мерзкая невозмутимость стоячего мертвого болота!» Слова, как плети, хлестали каждого читавшего. Резонанс от
