- Что?
- Не знаю что... все вообще... Вот не попали бы вы сюда к нам, в Сталинград, мы бы с вами никогда не увиделись.
- Почему? Вы же хотели учиться?
- Да.
- Поехали бы в Москву?
- Да.
- Поступили бы учиться в университет, а я бы там как раз преподавателем был.
- Вы разве до войны преподавали?
- Нет, учился, но должен был преподавать.
- Вот бы не подумала. Мне казалось, что вы всю жизнь в армии...
Как всякому человеку, пришедшему из запаса, Сабурову была приятна эта ошибка.
- Почему вы так подумали? - спросил он с интересом.
- Так. Вы такой, как будто всегда в армии были,- такой у вас вид...- И она, прикрыв рот рукой, зевнула.
- Ложитесь,- сказал он,- спите.
Она потянулась и легла. Сабуров снял с гвоздя свою шинель и укрыл девушку.
- А вы в чем пойдете? - спросила она.
- Я днем без шинели хожу..
- Неправда.
- Нет, правда, я всегда правду говорю. Так и запомните на будущее знакомство.
- Хорошо,- согласилась она.- Сколько вам лет?
- Двадцать девять.
- Правда?
- Я же сказал вам.
- Ну да, конечно,- она с недоверием посмотрела на него,- конечно, правда, но только не похоже.
Она закрыла глаза, потом снова открыла их.
- Я, знаете, так устала, ужасно устала... Я так все ходила, ходила последние два дня, а сама думаю, вот бы лечь и заснуть...
- Вот и спите.
- Сейчас... У вас дети есть?
- Нет.
- И жены нет?
-- Нет.
- Правда?
Сабуров рассмеялся:
- Мы же договорились.
- Нет, я вам верю,- сказала она.- Это я потому, что когда на фронте с нами, с девушками, болтают, то все как будто сговорились- уверяют, что у них жен нет, и смеются... Вот и вы смеетесь, видите...
- Я смеюсь, но это все-таки правда.
- А чего же вы смеетесь?
- Вы смешно спросили.
- Почему смешно? Мне интересно, вот я и спросила,- сказала она совсем сонным голосом и закрыла глаза.
Сабуров с минуту постоял, глядя на нее, потом подсел к столу, пошарил по карманам - кисет с табаком куда-то запропастился. Он полез в полевую сумку. Там между карт и блокнотов, к его удивлению, оказалась смятая папиросная коробка - та самая, из которой он вынул три папиросы: себе, Гордиенко и покойному Парфенову, когда они собирались атаковать ночью дом. Одна папироса была оставлена "на потом", на после атаки, и с тех пор он забыл о ней. Он посмотрел на коробку и без колебаний, как будто сейчас случилось что-то особенное, ради чего надо было выкурить эту последнюю папиросу, взял ее и закурил.
За окном светало. Начинался обычный страдный день - один из тех, к каким он уже привык,- но ко всем заботам в этом дне прибавилась еще одна, в которой он не хотел себе признаться, но которую уже чувствовал: это была забота о девушке, лежащей там, в углу, под его шинелью. У него было неясное ощущение, что девушка эта неожиданно прочно связана со всеми его будущими мыслями и с тем, что кругом осада и смерть, и с тем, что он сидит в осаде именно в этих домах в Сталинграде, в том самом городе, в котором она родилась и выросла. Он посмотрел на девушку, и ему показалось, что когда придет вечер и ей нужно будет переправляться на тот берег и уходить отсюда, то ее отсутствие будет до странности трудно себе представить.
Он докурил папиросу и встал.
- Что без шинели? - спросил Петя, когда они вышли.
- Тяжело в ней, да сегодня еще и тепло.
- Что ж, тяжело, так я понесу, пока тепло.
- Ладно, не надо, так пойдем...
VIII
День выпал тяжелый, все время пришлось торчать во второй роте на левом фланге, где мимо дома на площадь выходила широкая улица. С утра, как обычно, точно по расписанию, началась бомбежка, на этот раз более свирепая, чем всегда, и это навело Сабурова на мысль, что сегодня не обойдется без какой-нибудь особенно сильной атаки.
К полудню выяснилось, что он был прав. Три раза отбомбив дома, немцы начали сильный минометный обстрел и под прикрытием его пустили вдоль улицы танки. Перебегая от ворот к воротам, вдоль стен, за ними двинулись автоматчики, довольно много,- наверное, около двух рот. Одну атаку отбили, но через два часа началась вторая. На этот раз два танка прорвались и заскочили во двор дома. Прежде чем их сожгли, они раздавили противотанковую пушку со всем расчетом. Первый танк зажгли сразу, из него никто не выскочил, второй сначала подбили и только потом уже, когда он остановился, зажгли бутылками. Из него выскочили двое немцев, их тут же убили, хотя можно было взять их в плен. Сабуров на этот раз не удерживал своих людей: перед глазами было только что разбитое орудие и раздавленные в лепешку тела артиллеристов.
В четыре часа опять началась бомбежка; она продолжалась до пяти, а в шесть, после долгого минометного обстрела, немцы снова пошли в атаку, на этот раз уже без танков. Им удалось захватить трансформаторную будку и развалины стены.
Уже перед самой темнотой, в полумгле, Сабуров, собрав полтора десятка автоматчиков, решив, что так нельзя оставлять до утра, подполз к будке и после долгой возни и перестрелки снова занял ее. При этом было убито и ранено несколько человек; что до него, то он от усталости и грохота не заметил сначала, что ему у плеча порвало рукав и обожгло руку пулей. Еще в середине дня его ударило о стену взрывной волной от близко разорвавшейся бомбы, и он наполовину оглох. Поэтому весь остальной день, злой и оглохший и страшно усталый, он делал все, что надо, почти автоматически. Когда будка наконец была занята, он, измученный, сел на землю, прислонился к обломку стены и, отвинтив крышку у фляги, сделал несколько глотков. Ему было холодно, и он впервые за день вспомнил, что вот уже вечер, а он без шинели. Словно угадав его мысли, Петя подал ему чужую шинель, наверное, снятую с убитого. Она оказалась мала. Сабуров сначала накинул ее на плечи, но Петя заставил надеть шинель в рукава.
В штаб Сабуров и Масленников вернулись совсем поздно, когда стемнело. На столе горела лампа. Сабуров мельком кинул взгляд на диван - девушка все еще спала. "Вот, должно быть, устала. А придется будить",- подумал он и вдруг сообразил, что за весь день, с той минуты, когда он подумал, что, наверное, будет сильная атака, и до самого возвращения так ни разу и не вспомнил о девушке.
Они с Масленниковым сели за стол, и Сабуров налил в самодельные стопки водки. Выпили и только тогда хватились, что нечем закусить... Пошарив по столу, Сабуров дотянулся до красивой четырехугольной банки с американскими консервами: на всех четырех сторонах ее были изображены разноцветные блюда, которые можно приготовить из этих консервов. Сбоку была припаяна аккуратная открывалка. Отломив ее и продев ушко в специальный шпенек на банке, Сабуров начал открывать крышку.
- Разрешите войти?
