«Не звоните! – в панике кричу я. – Их нет дома! Они спят!»
Понимаю, что веду себя как преступница, но мне все равно – лучше уж переночевать в тюрьме, чем разбудить Юкико. Полицейский набирает номер. На том конце берут трубку. Следует короткий разговор, полисмен кивает, кладет трубку и улыбается.
Значит, все в порядке. Полицейские низко кланяются, рассыпаются в благодарностях, что я принесла сумку, и выпроваживают меня за дверь. Они даже пытаются пожать мою измазанную мазутом ладонь руками в белоснежных перчатках.
Выхожу из будки как во сне. Плетусь домой, отпираю скрипучую калитку, раздвижную дверь и сажусь в гостиной, не включая свет. Почему-то на ум приходит случай, когда в 1б лет мы с приятелем задержались допоздна, отправившись на пляж есть рыбу с жареной картошкой. Дома папа заставил меня, красную как рак, выслушать первую и единственную лекцию о вреде подросткового секса.
«Карин, наверх!» – слышится голос.
Поднимаюсь по ступеням медленно, как провинившийся ребенок
В гостиной сидит Гэндзи в халате и со стаканом виски в руке, Юкико стоит рядом и улыбается. Пространно извиняюсь за причиненное беспокойство. Рассказываю, что произошло, особенно упирая на свое желание выполнить гражданский долг и опуская упоминание о сальто и других маловажных деталях.
А потом замолкаю и жду наказания.
Гэндзи смеется. Он заставляет меня еще раз изобразить, как полицейский от страха затаил дыхание, и покатывается со смеху. Но Юкико больше не улыбается. Гэндзи спрашивает, много ли я пробежала, и одобрительно кивает.
Юкико провожает меня вниз по лестнице.
«Карин!»
Я оборачиваюсь и опять начинаю извиняться, но она обрывает мои излияния.
«Не носи больше шорты», – говорит она.
Я киваю. И даже не спрашиваю почему. Она и так мне скажет.
«Ты слишком толстая».
Я в шоке. Конечно, Юкико стройнее меня, но по сравнению с ней и вешалка будет толстой.
«Хорошо», – отвечаю я.
Лишь через 3 недели меня снова приглашают ужинать со всей семьей наверху. Я тщательно подбираю наряд: нужно вернуть расположение Юкико. Жаль, что нет времени выйти и купить цветов – не хватало еще опоздать.
Гэндзи пришел раньше, чем обычно, и теперь сидит за столом, пока Юкико заканчивает готовить ужин.
«Заходи, заходи! – сердечно приглашает он. – Садись!»
После небольшого колебания я сажусь. Юкико бросает в мою сторону взгляд, способный умертвить таракана. Еще хуже, что она знает, как мне нравится разговаривать с Гэндзи. Он хорошо разбирается в японской культуре и традициях и с неизменным терпением отвечает на все мои бесконечные вопросы. Для меня нет ничего приятнее, чем поведать ему об увиденном за день и услышать истолкование того или иного случая.
Ему наши разговоры тоже по душе. В юности он 3 года прожил в Бразилии и приобрел, как говорят японцы, «вкус к сливочному маслу» – понимание, а может, и любовь к западному образу жизни. Да и теперь, когда до обязательной пенсии осталось всего 2 года, работа в компании носит чисто декоративный характер и не слишком интересна. Я вношу любопытное разнообразие иногда мои расспросы дают пищу для размышлений, и я часто поступаю непредсказуемо. К тому же со мной всегда можно посмеяться.
Юкико приносит первое блюдо, и я тут же вскакиваю, чтобы помочь ей накрыть на стол. Кухня (она же столовая) довольна мала, я вполне могу ходить туда-обратно и при этом слушать, что говорит Гэндзи, но уже не могу быть так внимательна. И не в состоянии уследить за многочисленными указаниями Юкико, произнесенными полушепотом: как правильно расположить тофу по отношению к мелко нарезанному луку и рыбной стружке. К тому моменту, когда стол наконец накрыт и все 5 основных блюд и десятки маленьких тарелочек с соусами и гарнирами стоят как нужно, я уже вымотана, а мои хозяева оба обиделись.
За столом ситуация ухудшается. Гэндзи хочет обсудить банковскую систему в Аргентине, и его вопросы явно адресованы мне. Чтобы уследить за разговором, Юкико не хватает знания английского. Я пытаюсь говорить по-японски, но Гэндзи, заслышав мою спотыкающуюся речь, раздраженно махает рукой. Нам обоим известно, что мой нынешний словарный запас не позволяет общение на столь сложную тему. Стараюсь вовлечь в разговор Юкико, но она лишь качает головой и передает вопрос Гэндзи. Я в отчаянии пытаюсь сменить тему, говорю о кулинарии и воспитании детей – эти темы ей близки, но Гэндзи плавно возвращает разговор в прежнее русло. Я в растерянности. Юкико сидит и пыхтит от злости.
В конце ужина Гэндзи вспоминает, что в соседнем районе Камакура живет знаменитый изготовитель самурайских мечей по имени Масамунэ. Оказывается, парикмахер Юкико предложил нас познакомить. Я поворачиваю голову и рассыпаюсь в пространных благодарностях, одаривая Юкико своей самой признательной улыбкой. Та злобно буравит меня глазами.
Масамунэ-сан – мастер по изготовлению самурайских мечей в 24-м поколении. Его предок, родоначальник семьи Масамунэ, родился в 1274 году. Тогда же монголы решили вторгнуться в Японию. Кублай-хан силой заставил корейцев построить флот из почти 450 судов и переправить через Корейский пролив 15-тысячное монгольское войско, наводившее ужас на все окрестные земли. В распоряжении монголов были мощные арбалеты, катапульты и взрывающиеся снаряды. Самураи же привыкли к традиционному бою один на один и были вооружены только мечами. В ту ночь поднялся тайфун, потопив бульшую часть монгольских кораблей. Выживших отнесло обратно к корейскому берегу.
Однако монголы были не из тех, кто сдается при первой неудаче. Как бы тогда они завоевали пол-Азии? Через 6 лет был построен еще более внушительный флот, и на этот раз корабли везли 100 тысяч воинов – крупнейшее морское нашествие в Средневековую эпоху. К счастью для японцев, монголы, эти превосходные всадники, оказались никудышными мореплавателями. Более того, они проигнорировали совет штурманов-корейцев и организовали вторжение ранним летом, в сезон тайфунов. Как и следовало ожидать, поднялся мощный шторм, и весь монгольский флот пошел ко дну. Этот тайфун японцы назвали камикадзе – божественным ветром – и восприняли его как знак особой благосклонности богов к японскому народу.
Впрочем, действительность не так красива, как легенда. На самом деле тайфун поднялся лишь через 2 месяца после нападения монголов. Японским командующим этого было достаточно, чтобы осознать: их оружие, безусловно, проигрывает снаряжению монгольских орд. В частности, длинные и прямые японские мечи были тяжелы в обращении и часто ломались. После того как тайфун помог отразить монгольское нападение, сёгун* созвал лучших мастеров в стране, чтобы создать усовершенствованное орудие. Был среди них и молодой Масамунэ. Он потратил годы на то, чтобы соединить в одном лезвии мягкую и твердую сталь. Масамунэ стремился создать меч, который был бы достаточно крепким, чтобы прорезать 2-дюймовые доспехи, но вместе с тем достаточно гибким, чтобы при этом не сломаться. И в конце концов ему это удалось.
