«Он правда хорошо поет?» – спрашиваю я.
Роберто тихонько качает головой.
«А вдруг он передумает насчет мечей?»
Роберто опять качает головой, на этот раз увереннее. Надеюсь, он прав, ведь от этого зависит его будущее.
А Масамунэ не потерял надежду; время от времени он усаживает своего сына и делает ему внушение: мол, песни забываются через секунды, а хороший меч проживет столетия. Если же сын так и не заинтересуется фамильным ремеслом, придется рано или поздно усыновить одного из учеников и назначить его законным наследником. У Роберто все шансы: мало того что он лучший мастер из всех учеников, он уже успел зарекомендовать себя как умелый полировщик и приобрел международную репутацию за свои познания о древних мастерах. Один фактор, однако, все усложняет, а именно форма носа. Даже после нескольких лет обучения Роберто наказывают держаться в тени, когда приходят покупатели: им может не понравиться, что чужак обучается традиционному исскуству. Готова ли Япония принять Масамунэ, у которого будут круглые глаза и каштановые волосы?
«И когда он решит?» – спрашиваю я.
«Через десять лет, может, через пятнадцать».
«И ты готов ждать так долго?».
«Конечно».
Я невольно присматриваюсь к Роберто: как он двигается, ест и говорит. Пусть он родился и вырос в другой стране, я почему-то воспринимаю его как японца. Все дело в том, как он держит поднос, стоя в очереди, как неподвижно застывает рядом, пока я выбираю столик, с какой нарочной осторожностью берет кусочек маринованных овощей. Однако самое характерное – это его жизненный выбор. Обладая недюжинным интеллектом и творческой энергией, он тем не менее посвятил свою жизнь системе, поощряющей лишь подчинение. Он добровольно встал в иерархию, где все определяется старшинством, а нововведения не только не поощряются, но и наказываются. И как ему удается выжить?
«Тот, кто хочет долго жить в Японии, должен родиться заново. Надо забыть обо всем, что знал, обо всем, во что верил, и начать с начала. Научиться ценить возраст и опыт выше книжных знаний. Делать то, что говорят, не допуская иных мыслей. Нельзя ни на секунду сомневаться в справедливости системы Надо забыть о борьбе за справедливость и равенство; у тебя не должно быть таких стремлений. Нужно научиться верить в общество, основанное на иерархии. Это совершенно иной образ мышления, жизни, существования. Если не принять его полностью, сердцем, то выжить здесь невозможно».
Его слова заставляют меня замолчать. Но, невзирая на устрашающие перспективы, я проникаюсь надеждой – впервые за долгое время. Я чувствую, что у меня наконец появился наставник, а может, и друг.
«Роберто, – вдруг спрашиваю я, взбираясь на велосипед, – я толстая?»
Он оглядывает меня с головы до ног.
«Нет. Кто это сказал?»
Я с неохотой рассказываю о своей ночной пробежке и о том, как отреагировала Юкико.
Он смеется. «Значит, толстая», – та полном серьезе отвечает он.
Я сижу 2 долгие недели в мастерской и наблюдаю, как лезвие постепенно обретает форму. Масамунэ нагревает железо, бьет по нему, пока то не превращается в пласт, сворачивает и кидает обратно в огонь. Под многократными ударами молота остаточные примеси истончаются – они и придают мечу уникальную текстуру и цвет. Когда работа будет окончена, получится необыкновенно прочное и долговечное лезвие, состоящее из более 200 микроскопических слоев плотно сплавленной листовой стали поперечной ковки.
Но это лишь внешний слой. Настоящий секрет мастера – то, что внутри. Под жесткой сталью скрывается мягкая сердцевина. Таким образом, лезвие обретает гибкость: оно уже не сломается, зато способно будет прорезать тяжелые доспехи.
Масамунэ сидит с прямой спиной, глядя, как железная глыба постепенно удлиняется, сужается и меняет изгиб. Его лицо блестит в оранжевом зареве печи, пот мерно капает с подбородка. Взгляд неотрывно сосредоточен на мече. Я давно перестала задавать вопросы: зачем он обваливает железный блок в рисовой шелухе, макнув его в глину? Зачем посыпает одну сторону белой пудрой, прежде чем свернуть лезвие пополам? Ответ всегда один и тот же – так его учили.
Наконец я начинаю осознавать всю глубину опыта, передававшегося на протяжении веков от отца к сыну. Каждое поколение добавляло свои знания, прежде чем передать их следующему. Ученый скажет, что секрет прочного меча кроется в соблюдении определенного содержания углерода в многослойной стали. Но лишь традиция научит, как правильно выбрать сырье для первоосновы. С опытом, накапливаемым поколениями, постепенно оттачивались тысячи крошечных шажков, из которых и сложился процесс изготовления хорошего меча. Однако традиция может ответить лишь на вопрос «как»; мое же «зачем» так и остается без ответа. И лишь глядя, как Роберто терпеливо рубит уголь на ровные кубики с дюймовой гранью, я начинаю понимать, зачем он здесь.
Почти все время Роберто жил в Иокогаме, между Токио и Фудзисавой: здесь у него была маленькая квартира недалеко от мастерской Масамунэ. Он женился 3 года назад на японке, дочери знаменитого мастера-полировщика, и теперь живет в доме своего тестя, Накамура-сан, которому 89 лет.
Но Роберто всего 25. Цифры как-то не сходятся. Заметив мое недоумение, он робко улыбается: «Она немного старше меня».
«Ты ее любишь?».
В отличие от Масамунэ, у тестя сыновей нет. И он наверняка согласился выдать дочь за Роберто ради продолжения рода. В награду Роберто приняли в закрытое сообщество японских мастеров, однако цена такой привилегии высока.
На долю приемного мужа в Японии выпадают, пожалуй, самые трудные испытания. Имя молодого человека вычеркивается из семейной регистрационной книги, как если бы его не было в живых. Он берет фамилию тестя, вступает в дом жены и занимает место старшего сына со всеми вытекающими последствиями. В истории немало случаев, когда на войне муж должен был принять сторону приемного отца, даже если ему пришлось бы убить родного. В наше время подобная ситуация редко приводит к кровопролитию, что, однако, не делает ее менее жесткой.
Теперь у Роберто есть он – обязательства перед новой семьей. Даже сами японцы с трудом разбираются в своей сложной системе обязательств. Он существуют перед императором, родителями, наставниками и даже собственным именем. Исполнить он невозможно, так как обязательства, входящие в это понятие, безграничны и со временем не уменьшаются. Скорей наоборот, он с годами увеличиваются, накапливая проценты, как денежный долг. У японцев есть поговорка: «Невозможно выплатить и одну десятитысячную он». Он всегда стоят впереди личных предпочтений. Никогда не следует предпринимать каких-либо действий, пусть даже повседневных, не рассмотрев их внимательно в масштабе он.
