Борис Хотимский - Непримиримость. Повесть об Иосифе Варейкисе

Одно лишь смущало его, порождая недобрые предчувствия и сомнения, Это действия Корнилова под Ригой. Снять с Рижского направления сразу несколько полков? Открыть противнику путь на столицу России?! Ну да, он понимал, что здесь был определенный расчет: обречь на гибель преданные большевикам русские и латышские части, руками противника военного уничтожить противника политического. Но не слишком ли дорогою ценой? Не слишком ли вообще все это? Душа русского офицера Муравьева дрогнула вторично…

И ведь, поди-ка, кто бы мог подумать! Большевики, эти «агенты Вильгельма», якобы стремящиеся разложить войско российское… Распропагандированные ими солдаты и офицеры, не желавшие воевать «до победного конца», и вдруг именно они, а не кто-нибудь, встали насмерть в порядках двенадцатой армии на Рижском направлении, путая Корнилову все карты и вынуждая германцев остановить свой продвижение к Петрограду. Парадокс! Уж на что не отличался расположением к большевикам Борис Викторович Савинков, умнейший из эсеров, даже он был вынужден признать в своем докладе Временному правительству: «Наши полки под Ригой вплоть большевистские, они сражались с исключительным мужеством и потеряли до ¾.своего состава, в то время как другие полки не выдержлрали ни малейшего натиска противника». И душа подполковника Муравьева дрогнула в третий раз.

А когда Корнилов так и не сумвл въехать в столицу на белом аргамаке, на чужих ли штыках, на своих ли, Михаил Артемьевич почувствовал даже некоторое внутреннее облегчение. Однако прежние его симпатии к Керенскому теперь были утрачены окончательно и безвозвратно. Не то что стричься под Александра Федоровича — самого его имени двусмысленного слышать увольте, копнчено!

Еще корчил из себя Бонапарта, безвольную руку за борт френча совал! Жалкий подражатель… Наполеон был до мозга костей военным человеком, его любила Ника, крылатая богиня победы. А этот… Ничтожный шпак!

Нет, если бы волна русской революции подняла подполковника Муравьева, допустим, до наполеоновских высот (а отчего бы и нет, собственно говоря?), он бы даже в маршалы не взял к себе Александра Федоровича. Взвода бы не доверил!

Неповторимый год семнадцатый близился к своему исходу, накатывались новые революционные волны, еще мощнее и выше прежних, грозящие все смести на свеем пути. На какие высоты поднимут они Муравьева, к какому берегу вынесут его?

А берега-то у Истории — не песчаные пляжи, чаще — сколы суровые. Здесь нельзя полагаться на волю стихии, нельзя пассивно отдаваться волкам и ветрам: швырнет и расшибет! Но к какому берегу прибиться? К какой партии? Партий вон сколько, а Муравьев один.

Михаил Артемьевич вспомнил родное Бурдуково и, учитывая сельское свое происхождение, решил отдать сердце и шпагу левом эсерам. К тому же его впечатлительную натуру потрясла и покорила их предводительница, Мария Александровна Спиридонова, — монашески-черным одеянием, неистовым взором великомученицы, хватающими за душу речами и столь редкостным для женщиаы героическим прошлым.

Иосиф давно уже имел представление об истории революцинного движения в России. Это движение неостановимо. И на смену павшим поднимались новые поколения борцов. Новые поколения… Сколь разные они! Поначалу — одни только дворяне, нередко — представители самых аристократических семей. Затем — не одни только дворяне, но немалое число, а то и преобладающее — разночннцев. А нынешние? Поколение российских революционеров, к которому имеет право причислить себя и большевик Варейкис? Здесь уже, как правило, рабочие. И не только рабочие… У всех прежних поколений есть некая общая черта, роднящая их с нынешними революционерами: борьба не ради себя — ради народа. Пускай по-разному понимались пути этой борьбы, неодинаково виделись конечные цели. Но всегда неизменным оставалось и передавалось, как эстафета, как заповедь: не для себя — для народа! Иосифу видится некий геральдический щит с гербом: красное поле и девиз — «Не для себя — для варода!» Можно бы даже картину такую нарисовать: изобразить в одном строю рыцарей революции, сражавшихся в разное время и различным оружием, на щите которых начертан сей девиз. Можно бы — списав с известного портрета — одному лицу придать черты Николая Гавриловича Чернышевского, революционного демократа а просветителя. И рядом — написанное с натуры лицо другого Николая, Чижова, подольского большевика. И — Герцена с Огаревым, чья клятва прозвучали в Москве с высоты Воробьевых гор… И многих еще можно бы изобразить, чьи честные души откликнулись в ту пору на призывный набат «Колокола», а позднее — на «Манифест Коммунистической партии», всколыхнувший Европу до самых восточных ее окраин… И еще одно лицо хотелось бы изобразить на том холсте — человека, о котором до недавнего времени Иосиф даже понятия не имел…

Лишь недавно узнал он, что летом 1861 года выступал перед крестьянами Подольского уезда студент Московского университета Петр Заичневский. Сын помещика, он призывал крестьян к свержению помещичьего гнета! Вот уж воистину — не для себя…

Спасибо давним друзьям из Подольской городской библиотеки: они помогли Иосифу разузнать некоторые подробности этой чрезвычайно заинтересовавшей его судьбы.

Как выяснилось, Заичневский и его друзья-соратники сумели объединить вокруг себя революционно настроенных студентов Москвы, издавали и распространяли нелегальную литературу. Заручившись поддержкой прогрессивных профессоров, добились создания в Москве бесплатных воскресных школ для народа. Преподавая в этих школах, студенты-революционеры умело сочетали легальное просвещение с нелегальной пропагандой. Учись же, Иосиф, тактике такого сочетания! А вот чему не надо учиться у Заичневского — это излишней горячности и доверчивости, столь свойственным молодому возрасту. Благородное стремление во всех случаях действовать с открытым забралом, увы, лишь облегчает задачу жандармским ищейкам. Именно так и приключилось с Заичневским: он был арестован и предан суду, На суде держался достойно и мужественно, проповедовал свои убеждения. В тюремных стенах умудрился написать и передать на волю прокламацию «Молодая Россия». Иосифу удалось раздобыть ее переписанный текст, составленный более полувека назад. Особенно потрясли слова: «Больше же ссылок, больше казней! Раздражайте, усиливайте негодование общественного мнения, заставляйте революционную партию опасаться каждую минуту за свою жизпь; но только помните, что всем этим ускорите революцию и что, чем сильнее гнет теперь, тем беспощаднее будет месть».