Они подружились. Под конец пути Егор ни на шаг не отходил от Курнатовского, присматривал за его вещами, «чтобы ребята не забаловали».
Енисей нес свои прозрачные воды, в которых точно в зеркале отражались берега, заросшие дремучей тайгой, высокие скалы. Чем ближе к Минусинску, тем река заметнее мелела… Вахтенный матрос все чаще подходил к борту промерить шестом глубину и покачивал головой. У села Сорокино бросили якорь. Дальше двигаться было невозможно — мешали почти сплошные мели. Кое-как по мосткам, сколоченным на живую нитку, пассажиры перебрались на берег. Сопровождавшие партию жандармы, ругая мелководье, отправились разыскивать подводы. Арестанты расположились на берегу, кто мылся, кто стирал белье. Запылали костры, закипели видавшие виды чайники, котелки, покрытые копотью.
После полудня вернулись жандармы с подводами, и партия выехала в Минусинск.
И вот он, город. Деревянные дома напоминали маленькие крепости: окна закрывались толстыми ставнями на железных болтах, дворы были обнесены заборами в два, а то и три человеческих роста. Из подворотен скалят зубы злющие псы. Улицами завладели свиньи, разлегшиеся поперек дороги, и множество уток.
Партию осужденных остановили на большой площади около церкви. Часть конвойных направилась к начальству за приказаниями. Вскоре возвратились два жандарма и объявили, что политические до отправки к месту ссылки могут жить в гостинице. Уголовников повели дальше — в городскую тюрьму.
Егор Гвоздев со слезами на глазах прощался с Курчатовским.
— Может быть, где и встретимся еще, Виктор Константинович.
Курнатовский быстро вынул из мешка с книгам томик стихов Алексея Толстого и «Капитанскую дочку» Пушкина. Гвоздев спрятал книги под рубашку еще раз пожал Курнатовскому руку и бегом догнал уходившую партию.
Гостиница занимала большое деревянное здание, выстроенное из лиственницы. В номерах было уютно, тепло. Бросив под кровать мешок с книгами, ружье, чемодан, Виктор Константинович разделся и быстро забылся крепким, долгим сном. Утром его разбудил жандарм.
— Политическим разрешено ходить куда угодно и делать что угодно, — сообщил он. — Здешнему начальству мы вас сдали — теперь дело не наше. Не забудьте только отметить в канцелярии свое проходное свидетельство. — И он ушел с видом человека, которого освободили от тяжкой ноши.
Хозяином гостиницы оказался бывший ветеран польского восстания 1863 года. В Сибири он обжился, разбогател. Дела его шли неплохо. Русским политическим ссыльным, останавливающимся в Минусинске, он явно симпатизировал. Узнав, что его новые гости пробудут в городе несколько дней, владелец гостиницы посоветовал обязательно посетить музей Мартьянова.
— Неужели вы никогда не слыхали о нашем музее? Ведь это гордость Сибири… Его и за границей знают. — И он рассказал о Николае Михайловиче Мартьянове, который с помощью ссыльных организовал местный музей. Многозначительно поглядев на Курнатовского, хозяин гостиницы добавил: — Музей знают многие известные люди. Вот и господин Ульянов тоже побывал в нем. Очень хвалил…
— Это не тот ли Ульянов, который судился по делу о петербургской забастовке?
— Тот самый, брат Александра Ульянова, казненного за покушение на царя.
— Куда же сослан Ульянов?
— В село Шушенское.
— А это далеко от Курагинского?
— Верст семьдесят-девяносто. По сибирским масштабам это пустяки. Да вы сходите сами в музей. Там увидите карту Минусинского округа — она вам пригодится.
В Красноярске — фотография Кеппеля, в Минусинске — этот словоохотливый хозяин гостиницы, Виктор Константинович начинал понимать, что здесь, в Сибири, немало людей, готовых оказать содействие Революционерам.
Музей разместился в большом кирпичном здании.
Богатейшие коллекции привлекали каждого, кто интересовался развитием Сибири: тут были орудия человека времен каменного и бронзового веков, найденные в Енисейской губернии, коллекции сибирских минералов, чучела таежных и степных зверей и птиц, прекрасно подобранные гербарии. Но больше всего Курнатовского поразили муляжи плодов — огромные свеклы, арбузы. «Таких и на юге не сыщешь», — заметил один из народоправцев, которые тоже заинтересовались музеем. Эти арбузы, овощи вывели украинские переселенцы. На стендах, под стеклом лежали крупные самородки золота, найденные в Минусинской тайге.
Огромную карту Минусинского округа Курнатовский изучал долго, внимательно. Вот оно, Курагинское. Тесинское, Шошино, Минусинск лежат к югу от него. Еще южнее по Енисею расположено то самое Шушенское, где отбывает ссылку Ульянов. Юго-восточнее Шушенского еще одно большое село — Ермаковское, на реке Ое. А дальше, вплоть до монголо-китайской границы, населенных пунктов почти совсем не было. Какая глушь!
Осмотрев музей, Курнатовский направился с визитами к местным политическим ссыльным. Их адреса он получил еще в Москве. Кое-что к его списку прибавил хозяин гостиницы. Визиты эти были обязательны для каждого революционера, попадавшего в ссылку. Старожилы, как живительной влаги, ждали вестей из России, а вновь прибывшие, в свою очередь, узнавали все о местных правилах полицейского надзора, о своих будущих соседях по ссылке. Их снабжали явками, шифрами, выработанными специально для данной местности.
Первым, к кому отправился Курнатовский, был Тырков, ветеран минусинской ссылки. Узнав, что Курнатовский сослан в Курагинское, Аркадий Владимирович улыбнулся.
— Так и следовало ожидать — вы ведь марксист. В департаменте полиции поумнели: народовольцев высылают в города, подальше от мужиков, а вас, марксистов, расселяют по деревням, чтобы не общались с рабочими. Что ж, логично! Правда, и мы, народовольцы, не чуждаемся рабочих, — продолжал он. — Но они нуждаются еще в серьезном моральном воспитании. Жил здесь рабочий — марксист Райчин. Он недавно бежал из ссылки, не предупредив товарищей о дне побега. Поступок не из важных. Ведь Райчин мог навлечь на всех нас, политических ссыльных, незаслуженные репрессии со стороны властей. Из-за его необдуманного побега произошел, как это ни печально, разрыв между марксистами и народниками… — О Райчине и вообще о рабочих Тырков говорил барски-покровительственно (Ну что возьмешь с них, что они понимают?).
Тон этот возмутил Курнатовского. Он заговорил резко, Тырков, человек умный, заметил свою ошибку и тотчас заявил примирительно, что сам он хорошо относится к рабочим и в свое время не без успеха вербовал их в ряды «Народной воли».
— Вот мой товарищ по ссылке, Николай Сергеевич Тютчев, в революционные настроения фабричных не верит. Они, по его мнению, участвуют в революционном движении лишь во имя прибавки жалованья. Но Тютчев, — продолжал он, — не революционер. Народоправец… Вы слышали о таких?
