Летом 1928 года Малютин в качестве почетного гостя был на первом краеведческом съезде в Рыбинске. Его пригласил знакомый краевед и писатель Алексей Алексеевич Золотарев. Из Ярославля же прибыли хранитель местных древностей профессор Нил Григорьевич Первухин, археолог Адам Егорович Богданович, скульптор Тальянцев. До съезда еще было время, и мы первым долгом навестили Золотарева в его одинокой, с истертым полом, пахнущей ландышем и сиренью комнате. Он был высок и нескладен, с косыми неровными плечами, рыжими усами и темными волосами. Из-под очков синели глаза — робкие, пугливые и вместе с тем полные буйного огня жизни. Разговаривая, Алексей Алексеевич как-то доверительно и нежно дотрагивался тонкими пальцами до руки собеседника. Он сыграл нам на пианино бурную с плеском моря неаполитанскую песню и русскую северную, полную покорной грусти.
В тот же день Золотарев познакомил ярославцев с прибывшим на съезд Александром Евгеньевичем Ферсманом. Разговорились с ним о Драверте, которого ученый хорошо знал, о переписке с Горьким. Ферсман обрисовал перспективы выполняемой им колоссальной работы. Правда, беседу неоднократно прерывали съехавшиеся с разных концов страны делегаты. О знакомстве с Ферсманом отец позднее рассказал в статье «Следопыт Урала», опубликованной в челябинской газете «Комсомолец».
Отец любил путешествовать по окрестностям Ярославля, бывал в Полушкиной роще, когда-то принадлежавшей отчиму актера Ф. Г. Волкова, навещал Толгский монастырь на живописном берегу Волги, Карабиху. В сентябре 1929 года целой компанией ходили пешком в село Грешнево. Некрасовские места особого впечатления не произвели. Волга казалась бедной и скучной, на ней уныло скрипела работавшая землечерпалка. Рожь на полях была низкая, дороги пыльные, словно толокном усыпанные. Цветы и зелень не радовали яркостью. В двухэтажном некрасовском доме (низ — белый каменный, верх — деревянный, серый) жили крестьяне. Старуха поднесла нам в увесистом ковше холодной воды.
Во время экскурсии заходили и в село Абакумцево. Погрустили возле шаткого, с трещиной наверху, неогороженного памятника матери Некрасова, вспомнили слова любви, обращенные к ней, из поэмы «Рыцарь на час». Тут же находилась могила деда с упавшей колонной. В углу церковной ограды — часовня из кирпича — склеп, где покоятся родные поэта. Мы заглянули туда. Пол был цел только в середине. На потолке блестели, как просветы солнца, нарисованные на бледно-синем фоне золотые звезды. Стены пестрели яркими картинами на темы из священного писания.
Из Грешнева шли через деревню Меленки, где родился Семен Лукич Потехин. Полюбовались на его белый, тонущий в зелени домик. Племянник Потехина тоже выносил нам питье. Все мы еще были под впечатлением недавней смерти Лукича и по пути много говорили о нем.
Дойдя до Диева Городища, поплыли на пароходе, носившем дорогое имя — «В. Г. Короленко». Пусть чаще звучат на устах народа такие имена! На пристани «Завод Вестенгауза» стояли не менее часа: выгружалось десять тысяч пудов груза. Худые, плохо одетые грузчики суетились, как муравьи. Отец нашел возможность и с ними побеседовать, расспросить о жизни.
К ярославскому берегу причалили в первом часу ночи.
…В 1926 году приезжал по приглашению трудящихся «Красного Перекопа» Александр Серафимович Серафимович. Тепло встретили его рабочие в переполненном зале. Маститый писатель сидел на сцене. Доклад о его жизни и деятельности был поручен мне, ученице школы имени В. И. Ленина. Виновнику торжества особенно понравился в докладе рассказ о ссыльных скитаниях. Во время перерыва он пригласил отца со мною за кулисы и, усадив рядом с собой за маленький столик, сказал:
— Теперь непременно приезжайте ко мне в гости — самый большой дом в Москве — Дом Правительства, 9-й этаж…
И он записал на листке из блокнота свой адрес и номер телефона.
После антракта прославленный автор «Железного потока» рассказывал собравшимся о себе и о советской литературе. Ему хотелось хорошенько ознакомиться с городом, но не позволяло время.
Как-то, оказавшись в столице, мы с отцом вспомнили приглашение Серафимовича. Хотя старый писатель был нездоров, он сердечно принял нас, потчевал разными угощениями, познакомил с А. А. Богдановым, с которым о чем-то спорил. Нас восхитила прекрасная библиотека. Из окон квартиры открывался широкий вид на Москву.
В программе наших домашних чтений солидное место принадлежало биографиям замечательных людей. Много читалось книг о декабристах, петрашевцах, народниках и большевиках. Их портреты смотрели со стен. Отца необыкновенно заинтересовала биография ученого, писателя, революционера Николая Морозова (1854—1946). Сын богатого помещика и крепостной крестьянки, он стал активным участником русского и международного революционного движения, привлекался по известному «Процессу 193-х» за пропаганду социалистических идей в 36 губерниях.
Многое о Морозове узнали из его «Повестей моей жизни». Но хотелось знать больше. И отец написал в петроградский Научный институт имени П. Ф. Лесгафта, где работал ученый. Вскоре из института пришел ответ:
«Дорогой Иван Петрович, недавно получил Ваше письмо и был очень растроган Вашим добрым отношением ко мне. Получил в нем Ваши статейки и стихи. Подумал прежде всего, как бы и где бы пристроить их к печати, так как они талантливы…
…Я теперь живу большую часть года в Питере, но часто езжу в деревню, где моя семья, так что лучше писать туда.
Здесь у меня совсем нет времени на что-либо, кроме дел по Научному институту. Когда буду в Ярославле, постараюсь непременно побывать у Вас, а теперь шлю сердечный привет Вам и всему Вашему семейству.
Сердечно Ваш Николай Морозов.
4-го ноября 1923 года».
Так началась переписка.
В «Воспоминаниях» Малютина очень живо описана первая встреча с Николаем Александровичем.
Спустя незначительное время отец побывал у Морозова в его петроградской квартире на втором этаже Научного института, познакомился с его женой Ксенией Алексеевной. Николай Александрович усиленно звал навестить его в Борке:
— Там у меня целая астрологическая лаборатория, как у какого-нибудь алхимика.
Борок — наследственное имение, подаренное почетному академику Советской властью. Вероятно, с этой усадьбой у него было связано немало воспоминаний о прежнем владельце-отце и о матери-крестьянке.
Осенью 1927 года нам посчастливилось посетить этот уголок. Доехали пароходом до Рыбинска, затем поездом до станции Шестихино. Отсюда до Борка 14 верст, транспорта никакого. Несмотря на сумерки, рискнули идти пешком. Неожиданно узкая ухабистая дорога пошла лесом и начался дождь. Мы свернули с пути и устроились на ночлег под одним из рыжих суслонов, обставив себя снопами. Ночью тревожили охотничьи выстрелы, близкий лай собак. На рассвете разбудил бодрящий холодок. Умывшись в ручье, пошли дальше.
