Ветром времени отнесло в сторону все мимолетное, случайное, сгладило, заровняло ухабы той кромешной поры.
Но я еду. Все в сторону. Начальник госпиталя отпустил на двое суток.
- Не забудь, пожалуйста, - мама протягивает сверток, - тут завтрак. Ты обычно завтракаешь в поезде, я знаю.
- Откуда ты знаешь?
- Это привычка твоего отца. Завтракаешь в поезде, чтобы сразу, спрыгнув с подножки вагона, делать свои дела. - Мама старается говорить ровно, а слезы бегут по бороздкам морщинок.
- Давай я обниму тебя, мамочка. И присядем на дорожку.
Пуговицы не лезут в петли. Билет куда-то исчез. После лихорадочных поисков нахожу его лежащим, как напоказ, на письменном столе рядом с портретом Пирогова. Прячу в карман Верипо письмо.
- Пусть этот адрес отца помо-жет твоему делу, во имя его он сложил голову.
- Кто спрашивал Нагольное-Тарасовку? Вот она внизу.
С гребня перевала, словно с борта самолета, отчетливо выписываются контуры продолговатой долины. По ее желобу разбежались в испуге хаты, белостенные, кирпичные, под камышовыми крышами. Шахтерский поселок с лесом телевизионных антенн. Здесь, как в укрытии тогда располагался твой госпиталь. Теперь я понимаю почему все произошло именно здесь. Поселок обступили каменистые склоны, и бомбардировщикам было непросто сюда залетать, чтобы вести прицельный огонь. Разве только с большой высоты, сбрасывая бомбы наугад.
На тормозах автобус сползает все ниже и ниже.
В стороне остался дымящийся террикон. Автобус плавает на ухабах, люди уже берут в руки свои чемоданы, корзины, сумки. Кондуктор сворачивает ленту с билетами.
- Скажите, - обращаюсь к соседу, - тут есть памятник погибшим?
- Они везде есть. Пройдете немного, и в аккурат напротив поселкового Совета.
- Это прямо-прямо, - говорят мне.
Камень тарахтит под ногами, или это с мороза мои туфли так звонко выстукивают дробь, или в висках стучит. Из-за поворота выскочила новенькая "Волга", толпа шахтеров, в спецовках, с касками в руках, проводила меня изучающим взглядом. Две девушки торопкой походкой спешат навстречу. Разминувшись, хихикнули, побежали. Вид у меня, наверное, не очень. Может, в этот дом с темно-зелеными резными ставнями, а может, в тот, что у колодца с длинным, как шлагбаум, журавлем, упала сброшенная наугад бомба?
- Это поссовет?
- Ага, сразу за чайпой.
Вспомнил, что давно не ел. И сразу заоыл. Подхожу. Обелиск, окруженный оградой из 110беленногоштакетника. Плита. Серая плита из камня. Выоиты фамилии: Андросов В. П., Гаркавепко Г. И., Султанов Б. О Федоров И. И. Ваня Федоров, тот самый, про которого ты писал? Значит, и в тыл не успел отправить юного командира, поднимавшего свой взвод в атаку? Да нет не может быть. Просто однофамилец. Еще раз читаю фамилии. Наверное, первый раз тебя пропустил. Виноградов К. М., Корж В. П. В ушах грянул залп. Одпп, другой третий. Показалось, что с ветвей дуока от сотрясенного воздуха слетела последняя осенняя листва, подселенная морозцем и оттого кажущаяся невсамделишной.
Смахнул листву с плиты. Снова читаю. Где же, где твоя фамилия, наша фамилия? Почему-то оглядываюсь вокруг. Кого бы спросить? и снова читаю, и снова не нахожу А может, и не должно тут тебя быть? Во время воины всякое случалось. Выходит, какая-то медсестра Вера назвала адрес "Нагольное-Тарасовка" зря? А кстати, где местная больница?
- Вот там, за бугром.
Слышу, как под ногами прогибается старый дощатый пол флигеля. Тонконогая девушка в дверях. Халат, будто платье подвенечное, чистый-чистый.
- Скажите, простите, - не знаю, с чего начать, ооъясняю с помощью каких-то жестов.
Тоненькая медсестра повела меня через дорогу, потом через площадь, снова мимо обелиска со звездой. И я снова возле поссовета. Здесь работает одна женщина. Кажется, до войны она была медсестрой здешней больницы.
Если была, то, разумеется, помнит о военном госпитале.
- Разбомбили его, - говорю. - Так нам написали...
- Тогда то и дело бомбили, - объясняет женщина, к которой меня привела тоненькая девушка.
- А Веру... не знаю отчества... случайно не помните? Медсестру...
- Мне не надо ее помнить, - улыонулась неловко и, как мне показалось, скованно. - Это я.
Сняла очки, отодвинула от себя счеты, встала, протянула сухонькую руку. На плечах черный платок, подчеркивающий седину. Сколько ей было тогда? Двадцать, не больше. Конечно, она была красивой девушкой, привлекательной... Но и теперь сохранила благородную осанку, обаятельность.
- Медсестрой я и пошла на фронт. А возвратилась домой, стала бухгалтером. Крови больше не могу видеть, - словно оправдывалась она, складывая какие-то бумаги в стопочку. Судорожно вздохнула. - Госпиталем интересуетесь? Много врачей здесь погибло. И сам начальник госпиталя...
- Я его сын...
Мы пристально смотрим друг другу в глаза. Нет, она не всплакнула, не дрогнули ее сухие губы. Тихо произнесла:
- Что же вы так долго не приезжали к нам?
В этом обыкновенно "к нам" мне послышалось что-то болевое, щемящее, а скорее странное. Упрекает? Почему? Глупости, какие могут быть упреки? Сама видит:
служивый я, своим временем не распоряжаюсь. Впрочем, мог бы во время отпуска побывать здесь. Она рассказывает, как прошлым летом сюда, в Нагольное, приезжала целая семья из Грузии... Упрекает, да.
- Но там, на обелиске, нет почему-то фамилии. Как же это произошло?
Как произошло? Она надевает легкую, из синтетического меха, шубку, бормочет незнакомые мне имена старожилов. Вдруг кто-либо из них что вспомнит.
- Я побежала, Вера Андреевна, - тоненькая девушка оставила нас в переулке, упирающемся в каменистые отроги островерхого холма.
- Земля у нас трудная, флюсы, доломит, голый камень. Отсюда и пошло название поселка - Нагольное, - объясняет Вера Андреевна. - Но ничего, обживаемся. Вон, видите, стеклянные крыши?
- Парники, что ли?
- Наше шахтерское хозяйство, на целую тысячу квадратных метров. Свежие огурцы у нас круглый год.
А за парниками, видите, сад. Из самой Алма-Аты выписывали знатока. Ковырнул землю - лопату согнул. Мы уж думали, плюнет и укатит. А он оказался энтузиастом.
На севере, говорит, мои яблоки выросли величиной с мое сердце, а тут, клянусь аллахом, будут не меньше солнца.
Врет, подумали мы. А он что-то скрещивал, мудрил, водил за собой детвору, бульдозеры пригнал из области...
- Куда мы идем, Вера Андреевна?
- Вы же хотели узнать подробности? Вот мы поищем их. К бабе Насте идем, - говорит. - Тот час она была, помнится, в Нагольном.
- Была, сынок. Была. Да как не знать про госпиталь военный? Доньку мою одной бомбой с лекарями убило. - Баба Настя горько залилась слезами, уголком платка промокнула слезы. - Вот там, видишь, сынок, гора меловая? Там фронт был. И везли пораненных прямо к главному. А он-то знал, кому лекарство, а кому земля сырая. Бывало так: пока привезут пораненного, а он и помрет. Так солдаты вблизи школы могилы копали загодя...
