Хотя некоторые люди понимают, что я способен на многое, со мной по-прежнему обращаются как с неразумным ребенком. Такое ощущение, что Вирна – единственная, кто видит во мне равного себе, и я все больше и больше убеждаюсь в том, что кое-что для нее значу. А иначе почему она так в меня верит? Я давно перестал прислушиваться к шуточкам здешнего персонала на тему, почему Вирна проводит со мной столько времени. Однако теперь я начал задумываться о том, что они говорят, и вижу, что ее глаза сияют от удовольствия, когда она принимается расспрашивать, как продвигаются мои дела с компьютером. Я не так уж много могу рассказать ей о своем прогрессе, потому что не беру с собой в пансионат ноутбук, боясь, что с ним может что-нибудь случиться. Он – слишком большая драгоценность для меня, чтобы привозить его сюда. Но Вирна задает мне вопросы, на которые я теперь отвечаю увереннее, понемногу осваивая движения головы и рук. Как старый заржавленный механизм, разрабатываясь, начинает слушаться лучше, так и тело мое становится сильнее.
Однако не только интерес Вирны к моему развитию говорит мне о том, что ей не все равно; она сообщает мне это и другими способами. Например, она подарила мне подвесное украшение – проволочную рыбку, украшенную голубыми и сине-зелеными бусинами, которая теперь висит у меня в спальне. Она пришла навестить меня в день рождения. Вирна – единственный человек, который побывал у меня дома, если не считать моего школьного приятеля Стивена, который приезжал к нам в те годы, когда я заболел. Каждый год он приезжал с поздравительной открыткой на день рождения, текст которой читал мне вслух. Но со Стивеном я не виделся давно – он уехал на другой конец ЮАР, чтобы учиться в университете. Потому-то я был так ошеломлен, когда Вирна приехала навестить меня. Это случилось еще до моего тестирования, и тогда она подарила мне шкатулку, которую сама расписала в честь моего дня рождения. В ту пору никто, кроме Вирны, не верил в меня, и я смотрел на эту шкатулку, как на чудо, созерцая ее, точно святую реликвию, пока Вирна и ее двоюродная сестра Ким разговаривали с моими родителями.
– Мы еще приедем, – тихо проговорила Вирна, собираясь уходить, и улыбнулась мне. – Мы не в последний раз тебя навещаем.
Вот почему я так надеюсь, что Вирна сможет относиться ко мне еще теплее теперь, когда я почти научился общаться. Вскоре я смогу говорить обо всем, о чем захочу, разговаривать на любую тему быстро и легко, стать таким человеком, который сможет понравиться Вирне.
Интересно, почему я так удивился, осознав, что влюбился в нее? Ведь признаки зарождающихся чувств всегда были рядом, вот только я был недостаточно внимателен, чтобы заметить их. Уже вскоре после того, как Вирна начала работать в нашем центре, я услышал один разговор, пробудивший во мне чувство ревности: разговаривая с другой сиделкой, Вирна сказала, что собирается пойти в кино с мужчиной, с которым недавно познакомилась. Как я жаждал быть тем, кто приглашает Вирну на свидания и вызывает на ее лице улыбку!
Я больше ничего не знал об этом мужчине, пока пару месяцев спустя не стал свидетелем диалога Вирны с Мариеттой. На этот раз глаза Вирны не горели, когда она говорила о том человеке.
– Да не стоит он того, чтобы из-за него расстраиваться! – сказала Мариетта Вирне. – Просто забудь его – и дело с концом. В этом море рыбки полно.
Вирна ответила Мариетте бледной улыбкой, и я видел, что она расстроена. Какой же он дурак! У нее было к нему настоящее чувство, а он ее обидел. Это меня рассердило.
Теперь я улыбаюсь самому себе, вспоминая тот день четырехлетней давности, когда мне следовало осознать, что я испытываю к Вирне не просто дружеские чувства. Потом я перевожу взгляд на нее и, слушая, как она тихо разговаривает со мной, понимаю с абсолютной уверенностью, что люблю ее.
– Моя кузина Ким познакомилась с новым парнем, – говорит она, голос у нее радостный и взволнованный. – Он ей ужасно нравится. Она никак не могла понять, что происходит, потому что у них было несколько свиданий, но он ни разу не говорил ей, чего от нее хочет.
Я смотрю на Вирну. Чем больше я узнаю о том, что происходит между мужчинами и женщинами, тем отчетливее понимаю, что сюжеты, которые мы видим по телевизору, не похожи на настоящую жизнь – она не так проста. Ведь этот мужчина наверняка не стал бы приглашать Ким на свидание, если бы она ему не нравилась?
– Зато теперь все в порядке, – говорит Вирна с улыбкой. – Вчера вечером у них состоялся разговор, и он сказал Ким, что считает ее замечательной девушкой. Она очень счастлива.
И вдруг я ощущаю желание признаться Вирне в своих чувствах. Она рассказала мне о Ким и ее новом бойфренде. Я хочу, чтобы и у меня было такое. Я должен сказать об этом Вирне, потому что уверен, что она тоже этого хочет.
Я поднимаю руку и смотрю на ее движения в воздухе. Она бесцельно мечется между нами, но я улыбаюсь Вирне.
Никогда прежде я ничего подобного не говорил, никогда не осмеливался даже вообразить, что какая-то женщина, возможно, полюбит меня. Но ведь теперь, когда я учусь общаться и демонстрировать людям многое из того, на что я способен, это наверняка возможно? Ведь Вирна, в отличие от всех остальных, способна видеть дальше и глубже, а не только изломанную оболочку моего тела?
Моя рука еще раз взлетает в воздух, а потом бессильно падает вбок. Вирна молча смотрит на меня. Ее лицо неподвижно и серьезно. Что случилось? Она так притихла…
– Ты думаешь, что между нами что-то возможно, Мартин? – в конце концов спрашивает она.
Я улыбаюсь, нервный и взволнованный, испуганный и полный надежды. Я настолько уверен, что она чувствует то же, что и я!
А почему еще она стала для меня таким другом, как ни один другой человек на свете? Зачем бы еще ей помогать мне?
Потом я вижу, как во взгляде Вирны мелькает печаль.
– Извини, Мартин.
Вся радость, которая струилась из нее несколько минут назад, когда она рассказывала мне о Ким, внезапно куда-то испарилась. Лицо Вирны стало невыразительным, безжизненным. Я чувствую, как она от меня отстраняется. Я хочу, чтобы она осталась, но она исчезает.
– Мы можем быть только друзьями, – медленно говорит она. – Ты должен это понять. Между нами никогда не может ничего быть. Мне очень жаль.
Улыбка застывает на моем лице, точно цемент. Я не знаю, как стереть ее с лица, продолжая слушать Вирну.
– Мне очень жаль, если ты испытываешь иные чувства, – говорит мне Вирна. – Но я должна быть честной и сказать тебе, что между нами никогда не будет чего-то большего.
Улыбка, наконец, сползает с моего лица. Я чувствую боль в груди. Я никогда прежде ничего подобного не чувствовал, но знаю, что это такое. Я слышал, как об этом говорят в фильмах, как поют об этом в песнях. Я знаю, что такое эта боль, – сейчас, в эту минуту, когда она меня пронзает, – это и есть разбитое сердце.
