Ознакомительная версия.
Внезапно наша эскадра подняла якорь, и мы поплыли в открытое море. Началась совместная стрельба по мишеням. Никто не мог сказать, вернемся мы к первоначальной стоянке или нет. Я уже стал упрекать сам себя за нерешительность, так как полагал, что упустил свой шанс. Но после того, как наша эскадра продемонстрировала мощь советских орудий, мы развернулись и ночью вернулись к исходной стоянке. И тут, вероятно, Бог на небесах проявил ко мне свое особое расположение, так как по неясной мне до сих пор причине именно нашему эсминцу был отдан приказ снять якорь и на следующее утро лечь ближе к суше.
Теперь всего лишь одна неполная миля отделяла меня от берега. На корабле можно было слышать раздающийся с берега ослиный крик из Эль-Салума.
Очевидно, наступал мой час. Сейчас или никогда.
В корабельной библиотеке я прочел все, что только было возможно, о Ливии. После этого я перешел к «оперативному дознанию» и спросил рулевого, когда мы поплывем в Александрию. (На самом деле мне хотелось знать, как долго мы еще будем лежать перед берегом.) Он ответил мне открыто и раздраженно:
«Александрию не увидим. Послезавтра мы отсюда уплывем».
Итак, оставалось еще две ночи. Я решился на побег еще в тот же день, в ночь с 14 на 15 ноября.
Я начал приготовления, незаметно сбросив за борт все письма и документы, переоделся в легкий тренировочный костюм и кеды, запасся флягой с пресной водой и несколькими иголками на тот случай, если в воде меня схватят судороги. Море казалось теплым, но необходимо было позаботиться обо всем.
Ночью с помощью крепкого каната я сбросил все свои вещи через борт. Так мы тайно стирали свои вещи. А сейчас мне был необходим этот канат, чтобы спуститься в воду.
Когда наступил комендантский час, я лег на узкие нары на матросской палубе и притворился, что сплю. Необходимо было дождаться двух ночи, когда на командном мостике останется только двое вахтенных сигнальщиков. Как я неоднократно убеждался, в это время вахтенные бывали не особенно начеку.
Три дня назад мне исполнился 21 год. Мои сверстники на родине ходили в университет, работали, веселились и танцевали, праздновали свадьбы и пили дешевое вино. Они участвовали в комсомольских встречах, копили деньги на магнитофоны и пели песни Высоцкого; ходили в походы, читали книги Эренбурга и боролись с американским империализмом, мечтая о западных джинсах. Они отправлялись в Сибирь на коммунистические стройки, декламировали строфы Евтушенко. Эта была их жизнь, с которой большинство почти безропотно соглашались. Другой не знали ни они, ни их родители, родившиеся после 1917 года. Я был одним из них — типичный московский парень шестидесятых, не хуже и не лучше, чем большинство. Я мог отслужить на флоте, вернуться домой, найти подходящую работу и жениться на любимой девушке… Но мной судьба распорядилась иначе. Сейчас, очень скоро, с минуты на минуту мне предстояло расстаться с прошлым и фактически его предать… Своим побегом я положу конец всему, чего достиг и добился к своему 21 году. На родине меня отштампуют трусливым предателем, а военный трибунал, вероятней всего, приговорит к смерти. Всех моих родных допросят в КГБ, а кого-то из них, возможно, ждут трудности на работе или учебе из-за «связи с преступником родины». Вероятно, никто из них никогда не узнает правду об Олеге Туманове …
Я спросил себя, не чрезмерно ли все же велика цена предстоящего приключения?
И как сложится моя новая жизнь на чужбине? Кем я стану однажды, через день, через год или спустя десять лет? Внезапно мне стало очевидно, сколь маловероятны мои шансы попасть туда, где я когда-то смогу в той или иной мере быть полезным КГБ.
И чем темнее казалась южная ночь в иллюминаторе, тем больше сгущались мои мысли. Впервые за многие месяцы я почувствовал, что эта спящая матросская палуба чуть ли не мой дом. Доселе она казалась тесной железной клеткой. Вдруг я почувствовал, что я почти завидую другим матросам, которые здесь остаются. Стрелки часов приближались к двум ночи и мои нервы были уже на пределе.
Меня никак нельзя было сравнивать с агентом Джеймсом Бонд.
Но пробил час! Хотя я все еще не преодолел волнение, я тихо приподнялся с нар, натянул на себя легкий тренировочный костюм и спортивные кеды, положил на всякий случай в карман пачку сигарет и спички. Если встречусь с кем-то на палубе, можно будет прикинуться, что захотелось выйти прикурить — это не возбранялось.
Ночь была тихой и теплой. Большие южные звезды так ярко светились над морской гладью, что я понимал, что не заблужусь на пути к суше.
Я жадно закурил сигарету и все еще как можно дальше оттягивал решающий момент. Наконец, я тихонько прокрался к месту, где за бортом висел канат. Я остановился и прислушался к ночи. Ничего не могло помешать моему плану. Итак, вперед …
Когда я спускался в воду, я задел ногой крепление иллюминатора. Оно со стуком обрушилось вниз. Я замер. Но никто на корабле не проснулся и не пробил тревогу. В эту долгожданную ночь мне явно сопутствовала удача.
Я достиг уровня воды и нырнул. Задержав дыхание, попытался как можно дальше отплыть от корабля. По мере того, как расстояние увеличивалось, уверенность опять росла во мне. Обратной дороги не было. Мое решение было бесповоротным.
Я старался не выбиться из сил и не выдохнуться раньше времени. Постепенно я приближался к берегу. Но я еще раз запаниковал на полпути, когда услышал громкий рев мотора. Не за мной ли погоня? Я оглянулся, но меня никто не преследовал, хотя звук мотора по-прежнему усиливался. Я увидел шлюпку, когда она уже была совсем вблизи меня. Я опять глубоко захватил воздух и нырнул под воду. Но я зря беспокоился. Шлюпка была с крейсера «Свердлов» и возвращалась к кораблю, не имея никакого отношения к моему побегу. Быть может, это офицеры возвращались, поужинав на берегу с египтянами.
Наконец я нащупал ступнями устилавшие берег камни. Я выполз на сушу. Отдышался и расправил на себе одежду, осмотрелся вокруг. Флягу с пресной водой я потерял еще по пути. Я выкинул так и не понадобившиеся иглы. Мои часы еще тикали.
Мне нужно был было что-то предпринять от утренней прохлады. Мокрые вещи липли к телу. Волнение немного улеглось, но зубы стучали от холода. Я попытался сориентироваться, где находится египетско-ливийская граница и поспешил в ее сторону, так как знал, что оставаться в Египте было опасно.
Местность была холмистая, однако без особых препятствий. Я остановился только тогда, когда всходило солнце. Мне казалось, что я уже преодолел значительное расстояние, но когда я оглянулся, то, к своему огорчению, все еще видел совсем вблизи крейсер и эсминец. Граница, судя по всему, была уже позади, и поэтому я чувствовал себя в относительной безопасности. Я нашел гладкую, согретую утренним солнцем поверхность в ложбине, вытянулся и уснул.
Ознакомительная версия.
