Последние недели пребывания в Норильске, на лагпункте, откуда видна была только тундра, проходили в полном безделье. Мы отсыпались, отъедались (появился ларек, можно было купить какие-то продукты). Мы спороли с телогреек и бушлатов позорные лагерные номера.
В бараках распевались песни, писались стихи. Мужество и стойкость заключенных, рабский труд которых увековечен выстроенными шахтами, железными дорогами, улицами, домами, — эта стойкость сочеталась с какой-то душевной теплотой, лиричностью. Было очень странно смотреть на мужественного и сильного человека, в свободную минуту писавшего лирические стихи, посвященные жене, или семье, или друзьям. Было странно видеть человека, готового грудью идти на автомат конвоира и со слезами на глазах пишущего письмо в далекую Западную Украину или Белоруссию.
В последних числах июля 1953 года была дана команда всем собраться на этап. Как всегда, вызывали по личным делам («конвертам»): «Фамилия, имя, отчество? Статья? Срок?» Погрузили в грузовики под усиленным конвоем. Мы заметили, что на наших личных делах теперь сделана дополнительная отметка — красная полоса, это уже что-то само по себе означало.
На Норильском вокзале перегрузили в товарные вагоны, задвинули засовы и замки. Сквозь крохотные окошки мы видели вдалеке серо-белый Норильск. Состав тронулся, мы проезжали тот же путь, которым два года назад ехали сюда. За одним из поворотов увидели угольный городок Каэркан (вокруг него была масса лагерей, тоже относящихся к этому знаменитому «Горлагу»). Здесь тоже была забастовка, но как и чем она закончилась — нам не было известно.
Глава восьмая
Некоторые судьбы
Гасан Парвизпур родился в знатной и богатой семье в городе Тавриз (Иран). С детства увлекался всем, что было связано с воздухоплаванием. По окончании средней школы отец отправил его в Англию, в летную школу. Там Гасан учился летать, одновременно изучил английский язык.
По окончании летной школы он вернулся в Иран и был произведен в офицеры военно-воздушных сил. Высокий, красивый смуглый молодой человек, Гасан был дисциплинированным и точным в выполнении заданий. Ему пророчили блестящую военную карьеру.
В один из летных дней 1949 года, поднявшись в воздух с военного аэродрома в Тавризе для очередного тренировочного полета, Гасан попал в сильный ураган. Песчаная буря и тучи заволокли небо и землю. И, как назло, в самолете отказала рация. Скоро и бензин оказался на исходе. Ориентируясь только по приборам, Гасан сделал вынужденную посадку в песчаной пустыне.
Из-за сильного урагана он никак не мог вылезти из кабины, но вдруг увидел бегущих к нему людей. Объясняться пришлось жестами, так как они не понимали его языка, а он — их. Жестами незнакомцы предложили Гасану покинуть самолет и сесть в их автомобиль, видневшийся вдалеке. Его привезли в большой город, оказавшийся столицей Азербайджана — Баку, и поместили во внутренней тюрьме МГБ.
Начались ежедневные допросы: «Кто такой?»; «С какого аэродрома?»; «Какова численность самолетов там?»; «Какими сведениями о командном составе он располагает?» и т. д.
Полковник в форме МГБ ведет протоколы на незнакомом ему русском языке без переводчика. Молодой иранский офицер наивно полагает, что человек, тоже в офицерской форме, расспрашивает его с целью помочь ему и что он, полковник, не может быть нечестным. Гасан Парвизпур подписывает непонятные ему бумаги.
А между тем, в протоколе значилось, что он, Гасан Парвизпур, выполнял специальное разведывательное задание на территории СССР. Не понимая содержания бумаг, Гасан продолжает подписывать все подряд. Через месяц его под конвоем отправили в Москву и вновь посадили во внутреннюю тюрьму, уже на Лубянке. Скоро его стал допрашивать другой следователь — теперь уже в присутствии переводчика. Следователь развернул газету «Правда» и начал читать вслух сообщение ТАСС. «Такого-то числа военный самолет иранских военно-воздушных сил, проводящий разведывательный полет над территорией Советского Союза, был сбит огнем ПВО (противовоздушной обороны). Самолет разбился, летчик погиб».
Только теперь Гасан понял, в какую ловушку он попал! Вдобавок к этому переводчик перевел ранние протоколы, подписанные Гасаном в Баку. Полковник же цинично заявил: «Парвизпур, для родных ваших вы мертвы, никогда в Иран вы не вернетесь». Гасан начал соображать, что им не столько нужен он сам, сколько современный и невредимый английский самолет. Теперь они могут разобрать его на части, изучить новейшие приборы, скопировать их и все прочее. Гасан стал требовать немедленной связи с иранским консулом или с кем-нибудь из иранского посольства. Но его настоятельные просьбы, естественно, остались безрезультатными. А через несколько дней ему в камеру тюрьмы принесли бумажку: «Постановление Особого Совещания», в которой сказано, что он «за шпионаж» приговаривается к 25 годам Особых лагерей. Так он, одетый еще в английский костюм цвета хаки, прибывает в Экибастузкий особый лагерь в Казахстане. Заключенные азербайджанцы сразу принимают его к себе, расспрашивают все подробности и немного подкармливают (Гасан очень ослаб и исхудал в тюрьме МГБ). После лагерной забастовки в 1952 году, когда меня в числе других инициаторов этапировали из Экибастуза в Заполярье, Гасан Парвизпур оставался все в том же лагере, и о судьбе его мне не было бы известно, если бы не случайная встреча на одной из улиц в Москве, после реабилитации в 1956 году. Мы долго сидели в сквере и говорили. У него был уже на руках иранский паспорт, и он собирался домой к семье, которая находилась все эти годы в полном неведении.
Иосиф Лернер родился в Бостоне (США) в семье коммерсанта. После окончания гимназии отец послал его в Японию продолжить учебу в Токийском Императорском университете. К тому времени отец Иосифа купил какую-то гостиницу в порту Дайрен (Манчжурия), оккупированном Японией.
Летом 1945 года молодой студент японского университета поехал на пароходе своего отца в Дайрен для урегулирования каких-то финансовых вопросов. А в сентябре в Дайрен вошли части советской армии. Американский консул предлагает Иосифу эвакуироваться вместе с ним, но Иосиф не закончил оформления каких-то финансовых документов. Он остается с американским паспортом в оккупированном советской армией Дайрене, уверенный в полной своей безопасности.
Через несколько дней, после эвакуации всех консульств и дипломатических миссий из Дайрена, Иосифа Лернера арестовывает СМЕРШ. И начинается обычный фарс: «Зачем здесь?»; «Какое задание дали?»; «Какие связи имеешь?». Следствие ведется с помощью переводчика, плохо знающего английский язык. И как ни пытается Лернер доказать свою полную непричастность к предъявляемым ему обвинениям, все бесполезно. Через месяц ему приносят «Постановление Особого Совещания МГБ СССР» за «шпионаж» 25 лет Особого режима.
