Жители одного из отдаленных районов моей родной Семипалатинской области объявили, что они готовы проголосовать за черта рогатого, если им доставят мыло — год уже не моются и там чесотка. Баранов всех съели. Работы нет. В Семипалатинске теперь прекрасная экология — у нас от кислорода кружились головы, т. к. стоят все заводы, люди живут огородами. Так что, как видите, скучать не приходится и нам ваша сытая, но скучная американская жизнь не нужна /это для тов. Иванова, если станет читать мое письмо.../. Уезжать мы в самом деле никуда не собираемся, даже в Игорев возлюбленный Париж. Все же где родился, там и сгодился. Вы уехали к дочери и внуку — разлука с ними хуже смерти... Дай Бог вам хоть в чем-то сродниться с новой родиной, чтобы не тосковать так. Хорошо, что нам дарована память и там мы вместе...
Михаил Бродский, Караганда
15.12.96
...Недели три назад пришло от вас письмо, но ответить на него у меня не было, элементарно, физических сил. Я только выписался из больницы, где мне была произведена вторая операция, но теперь уже полостная: по поводу полипа. И случилось самое худшее: полип оказался злокачественным, а диагноз — рак толстой кишки...
Сколько там удалили — не знаю. Но говорят — «много». Еще в больнице я чувствовал какую-то недоговоренность. Дома ко мне стали относиться архипредупредительно. Однажды в сердцах я вскричал, чтоб меня не хоронили раньше времени. И тут у Зины вырвалось: «А если метастазы?..» И она рассказала мне всю правду.
Внешне я казался спокойный и информацию воспринял, как должное. Но на самом же деле это был потрясающий шок...
Леонид Радзиховский/«Новое русское слово», 7 мая 1996 г./.
«27 апреля четыре крупнейшие газеты Москвы/«Известия», «Московский комсомолец», «Коммерсантъ», «Советская Россия»/ опубликовали заявление «Выйти из тупика!» Обращение подписали 13 самых известных предпринимателей России. Лидеры российского капитализма обращаются к обоим главным кандидатам в президенты — Зюганову и Ельцину: «Предлагаем всем тем, в чьих руках сосредоточена реальная власть и от кого зависит судьба России, объединить усилия для поиска политического компромисса....»
...Не забудем еще одно немаловажное обстоятельство — из 13 подписавших письмо шесть /Березовский, Гусинский, Невзлин, Смоленский, Фридман, Ходорковский/ — евреи, причем Гусинский является президентом Российского еврейского конгресса....»
1997
Юрий Буртин /«Новое русское слово», апрель, 1997 г./.
«Нынче промышленное производство в России составляет 30 — 40 процентов от уровня 1990 года и продолжает падать /в 1996 году еще на 5 процентов/. Более или менее держатся добывающие сырьевые отрасли, работающие на экспорт. Но обрабатывающая промышленность— в многолетнем параличе. Заводы, фабрики, конструкторские бюро, научные учреждения стоят или работают в половину, в четверть прежней силы. Явная и скрытая безработица приобрела массовый характер — с той разницей от Запада, что пособий по безработице здесь не платят... Уровень доходов массовых слоев населения в несколько десятков раз ниже, чем у высшего слоя....»
Газета «Коммунистический призыв», город Рубцовск, Алтайский край:
ЦАРЬ
Над всей страной позор навис.
Туман развеется не скоро.
Всему причиной — царь Борис.
Он — воплощение позора.
Он наше горе. Он напасть.
Довольны им лишь вор да жулик.
Он расстрелял Советов власть.
Он погубил Союз республик...
Иван Куликов
МОЕ ОБРАЩЕНИЕ К МОЛЧАЛИВЫМ
Здравствуйте,
Товарищи рабы...
Ничего, что так вас
Называю?
Я другого имени не знаю
Тем, кто отказался от борьбы...
Ну, добро бы Силе уступить,
Но ведь мы не силе уступили.
Посмотри — пигмеи нас скрутили,
коих можно в луже утопить...
В. Кудрявцев /Октябрь, 1997, номер 15/
Иван Щеголихин. «Любовь к дальнему». Страницы из повести. /«Казахстанская правда», 10 апреля 1997 года/.
...«У нас была особая страна — она требовала ГУЛАГа. Для чего? Чтобы завершить с наименьшими потерями гражданскую войну. Назывались главные виновники — и подвергались изоляции. Или ликвидации. Без этого нас бы не было.
ГУЛАГ нужно оправдать, признать его необходимость. И тогда, и теперь. А теперь — тем более, только в нем и спасение. Без нового ГУЛАГа у нас будет шириться и разрастаться новая гражданская война. Все сегодняшние преступники, гуляющие на воле, — были там... Не было там новых, рожденных демократией, — похитителей детей, рэкетиров и сутенеров, заказных убийц, армейских торгашей оружием и компьютерных воров. Демократия — это архипелаг ГУЛАГ, превратившийся в материк под названием СНГ. Спасибо Сахарову и Солженицыну....»
Мария Пульман, Алма-Ата
17.7.97
...Я родилась и долгое время жила с родителями на Крайнем Севере, за Полярным кругом, в Дудинке, Игарке, Норильске. Были там лагеря. Каждый день я видела колонны людей в телогрейках, которых утром вели на работу, вечером — с работы. По бокам шли конвоиры с овчарками на поводках. Я была совсем маленькая, не знала слов «диктатура», «тоталитаризм», «репрессии». Но я уже тогда чувствовала что-то ужасное, что-то противоестественное в том, что одни люди ведут других людей с собаками. Очень хорошо помню, что с детства очень не любила собак, но тех собак, которых вели на поводках конвоиры, ненавидела. Может быть, это вели не политических заключенных, а обычных уголовников, сейчас моего отца нет, узнать уже не у кого. Но общая картина связана в моем сознании с репрессиями. Кроме того, в детстве был очень мучительный момент, связанный со Сталиным. Учительница, которая в детстве всегда непререкаемый авторитет, называла его великим, мудрым, любимым и т. д., а мой родной папа — тоже непререкаемый авторитет — называл того же Сталина Еська-бандит. Причем другого имени в устах отца для Сталина не было. Тем не менее 5 марта 1953 года, мы жили уже на Алтае, в Бийске, я вернулась из школы в горючих слезах. Это был день моего рождения. Папа с кем-то из своих закадычных приятелей сидел на кухне за бутылкой. Они были спокойны, из чего я сделала вывод, что он не знает о постигшем народ несчастье. Еще больше я убедилась в этом, когда папа, увидев меня всю обреванную, спросил, что произошло. Давясь слезами, я сказала: «Папа, Сталин умер...» Отец захохотал и, обращаясь к своему приятелю, сказал: «Наконец-то он совершил свое последнее преступление — он подох в день рождения моей дочери....» Так много лет прошло, а все так отчетливо помню, словно это было вчера... Через несколько лет был XX съезд, я была уже студенткой, многое стало ясно, и то, что стало ясно, соединилось с воспоминаниями о колоннах в сопровождении овчарок. Вот тогда я возненавидела то, что обозначаю для себя одним словом — насилие — в чем бы оно не выражалось. А потом мне стало казаться, что это звучал голос моего гонимого народа, тем более, что и потом, на протяжении всей жизни, меня всегда тянуло на сторону тех, кого бьют...
