Слезши с печи, Василий Ефимович полез в верхнюю, он выпив две чашки чая, улез снова в исподнюю и сел ужинать. А семья в верхней, рассевшись за большим столом чаёвничала.
– Вы скорее рассусоливайте! – стоя на лестнице и высунувшись наполовину из исподней в верхнюю, упрекающее, и сухо, проворчал он на семью:
– Время-то уж много, керосин зря не жгите! Завтра рано всех разбужу к заутрене! – пообмякнув, добавил он.
Сидевшая за столом семья в тяжёлом безмолвии, громко с прихлёбом пили чай, а это особенно злило отца. Почувствовав недоброжелательное расположение духа отца, все разом, но нехотя, стали расходиться по своим местам на ночной покой.
Бабушка Евлинья, кряхтя и кашляя, полезла на печь, ребятишки постлали себе соломенный войлок на полу. Вскоре в избе Савельевых погас свет, все погрузились в сон. В селе, в домах, в окнах не было уже света ни искорки – все спали.
На белой, величественной, сторожившей село, колокольне пробили десять. В избе раздавался Василия Ефимовича дребежащий храп. Словно он тупой пилой пилил сухую бересту, а на улице, за окном по-звериному злился ветер о стекло, надоедливо царапали голые кусты бузины и громко стучали крупные дождевые капли. Порывистый ветер, буйно налетал на крепкий дом Савельевых, дребезжа стёклами окон, просился в избу.
Где-то над крыльцом, на ветру, надоедливо хлопала полуоторвавшаяся доска. Это безотвязное хлопанье разбудило хозяина Василия, от чего он вспросоньи, повернулся на другой бок и с досадой подумал: «Завтра же надо прибить эту злополучную доску». Дупластая берёза, с вековым стажем стоявшая под окном Савельева дома, качаемая буйным ветром, издала глухой таинственный звук. Она в своём дупле жалобно скрипела, печально трепыхая своими, косматыми, мокрыми ветвями. Эти-то таинственные звуки, исходящие от престарелой берёзы снова убаюкали Василия.
Дождь и заморозки. Лён и Матвей Кораблёв с Ульяной.
Целую неделю лил дождь. Дождь, грязь, слякоть – тропы, уличные и просёлочные дороги стали почти непроходимыми. Липкая грязь навязчиво приставала к ногам, затрудняя ход пешехода. И на телеге проехать одно мученье: маслянистая грязь в колеях налипала на колёса так, что становилось спиц не видно. В такую распутицу, как говорится «Добрый хозяин – собаку со двери на улицу не выпускает!»
Праздник Воздвиженье, после которого должно наступить холодное время и по народным приметам, должны кафтан с шубой сдвинуться. В этом году эта примета не оправдалась. Бабушка Евлинья, от бессонницы, по несколько раз выходила на двор в ожиданьи перемены погоды и каждый раз с кашлем залезая на печь про себя шептала: «Нет, на улице не морозит, а только дождик, как из кружевного решета моросит».
Спустя с неделю, дождливые, неприветливые дни сменились днями с переменной погодой. Из-за торопливо плывущих облаков, снова стало показываться солнце.
В один из таких дней к вечеру совсем выведрилось. Перед закатом солнце лениво спряталось за большое продолговатое, багровое облако, поверх которого долго были видны, яркие лучи, расходящиеся веером. От озарения лучами заходящего солнца, на западе словно горел гигантский пожар. Между волнистыми облаками светились, как кровавые, полосы – это были просвечиваемые облачные обочины. Постепенно солнце уходило за горизонт, пожарище, так же постепенно утухало. Наступила тёмная, осенняя, кажущаяся бездонной, ночь. Звёздное небо миллионами глаз смотрело на землю – внизу непроглядная темень, а вверху дырявое, от звёзд, небо. Из-за наклонившейся над озером веткой ветлы, робко вылупался на простор молодой месяц. Серебряный свет от него, светлой полосой лёг на воду, усеяв эту полосу золотистой чешуёй.
Карась полуночник, всплеснув хвостом над поверхностью воды, слегка взволновал воду. Над селом в полнеба вяло плыло облако–великан. Село спало, храня царствующую тишину ночи. Спали и чёрные избы села, в окнах которых не светилось ни единой искорки света. Время завалило далеко за полночь. Пропели вторые петухи, временно нарушив чудодейственную тишину, заставив невольно перевернуться на другой бок, потревоженных во сне, спящих людей. Слабый ветерок, робко играл голыми ветвями деревьев, как бы боясь нарушить великолепную серебром пересыпанную ночь, а осенняя ночь, словно в серебре купалась. К утру подморозило. На траву лёг белёсый мороз, как пудрой присыпал крыши.
В это утро, раньше всех проснулся савельев петух, он гулко похлопал крыльями, громко, во всё горло пропел. Потревоженные куры тоже проснулись и стали ворчливо перекудахтываться между собой. В ответ на крик савельева петуха, на соседнем дворе, отозвавшись, прокукарекал федотов петух, а потом послышалась петушиная перекличка вразнобой по всему селу. Сквозь утренний сон и меркнувшую предрассветную мглу, в морозном воздухе, петушиные выкрики раздавались резво и отчётливо.
Матвей Кораблёв, в это утро встал с постели спозаранку. Он намеревался, сегодня съездить за разостланным за лесом у речки Серёжи льном. Выводя из хлева лошадь, чтобы запрячь её в телегу, Матвею подумалось: «Может быть и льна-то уж там нету, ветром куда-нибуть удуло, унесло или перележался. Время-то уж много прошло как мы его разостлали, ну всё равно надо съездить», – про себя проговорил он.
Запрягая лошадь, он шумливо стучал оглоблями и дугой, звуки гулко разносились по двору. Запрягши и положив на телегу вилы с граблями, Матвей пошёл в избу, будить Ульяну, сноху-вдову, оставшуюся после брата Никиты, которого убили на фронте в гражданскую войну и жившую в доме зажиточного мельника Матвея.
– Вставай Ульян, лошадь-то я уж запряг, – с порога, в полголоса проговорил Матвей.
– Сейчас, встаю! – сквозь сон, тихо пролепетала Ульяна, позёвывая спросонья, нехотя высвобождая своё полное тело из-под тёплого одеяла. Она стыдливо одёрнула на себе рубашку. Вздёрнувшуюся во время сна, выше колен.
– Ну, собирайся, а я пойду на дворе пока приберусь! – не без стеснения как бы виновато проговорил он, закрывая за собой дверь.
Ульяна стала собираться, обуваться в лапти. Матвей же, во дворе заглянув во все углы и найдя непорядки по-хозяйски всё прибрал. К забору оттащил и приставил плуг и боронец. Кинув клок сена овцам, Матвей, открыв передние ворота, шага на два вышел на улицу. Он носом потянул в себя осенний морозноватый воздух, подумал, про себя: «А осень-то здорово пахнет! Морозец-то сегодня знать, крепкий был, вон как кругом всё побелело, вот так, не заметно, пожалуй, и зима нагрянет!». Скрипя ступеньками дверного крыльца, из сеней во двор выходила Ульяна, она первым делом, по своей надобности, вышла за задние ворота и воротившись оттуда, ловко вспрыгнула на телегу, уселась на левой ей стороне. Спиной к Матвею.
– Но-оо! – крикнул Матвей на лошадь.
Лошадь, зашагала, гулко тупая копытами по морозной земле, вывезла со двора, за собой телегу, с сидевшими на ней Матвеем и Ульяной. Матвей, лихо соскочив с телеги, поспешно затворил ворота, а лошадь в это время, раздутыми ноздрями, потянув в себя морозный воздух, громко
