чуть голову не потеряла на глазах у всей делегации! Она резко одернула плащ и вся, как ей показалось, обратилась в слух.
«Так… Значит, вождь мирового пролетариата куда-то ехал… Куда ехал и зачем? Ехал грека через реку, видит грека – в реке рак… Ага, он ехал через реку. На велосипеде. Вместе с Надеждой Константиновной. Увидел в реке рака и остановился посреди моста. И вот его кто-то догнал на автомобиле и столкнул в реку, а там раки-буераки! А что же Крупская, что с ее велосипедом?»
Ей представился Ленин на кухне хрущевки, тайком от тещи поедающий раков, выловленных в Сене. Нет-нет, он ел котлеты! Крупская перемалывала раков в мясорубке и жарила котлеты…
Запах Леона, стоявшего рядом, сводил Софью с ума. Мысли ее смешались, она больше не слышала, что там рассказывали гид и переводчик. Она собрала в кулак остатки воли и снова попробовала пробудить затуманившееся сознание. Выяснилось, что ленинская лекция доносится уже из соседней комнаты музея – туда постепенно перетекала советская делегация.
И тогда с ней заговорил… Ленин.
– Сегодня вечером, дорогуша, вам надо обязательно законспектировать услышанное. И увиденное, – сообщил он и подмигнул с портрета.
«Так-так…» – подумалось директрисе.
– Все законспектировать. Непременно, дорогуша, – голосом Бориса Щукина из кинофильма «Ленин в октябре» приказал ей висевший на стене портрет Ильича. И опять подмигнул. Весельчак этот Ленин!
Софья Николаевна встряхнулась и оглядела собравшихся в музее. Слышал ли кто еще это обращение Ленина?
Лес равнодушных затылков. Коллективное дыхание. Экскурсанты вслушивались в монотонные фразы переводчика. Кажется, никто ничего не заметил. Она с опаской взглянула на портрет.
– Да, да, матушка, не надейтесь на свою девичью память! – твердил со стены ценитель русской мебели. – Как вернетесь в особнячок, сразу за стол – и конспектировать, конспектировать и еще раз конспектировать!
Ильич подмигнул, а потом поправил шарф. Его шея отчего-то была обмотана шарфом. Софья где-то уже видела этот шарф. Да и лицо…
Это он. Конечно же, это Леон! Стремясь избавиться от наваждения, Софья помотала головой. Но как избавишься от того, кто стоит рядом и сжимает твою руку?
Общий гул облегчения, донесшийся от группы экскурсантов, стал для нее сигналом. Наконец-то полуторачасовая ленинская лекция завершилась. Отныне Ленин всегда будет означать для неё неимоверную скуку. А ещё – любовное сумасшествие!
Делегаты, утомленные полуторачасовой лекцией, направились не торопясь, не желая выдать себя спешкой, к выходу из музея. Перед посадкой в автобус она услышала визгливый фальцет Петрова:
– Товарищи, завтра у нас с вами очень важное мероприятие: посещение кладбища Пер-Лашез, где захоронены члены Парижской коммуны, расстрелянные буржуазией. А также мы возложим цветы возле мемориальной доски, установленной в их честь…
«Надо что-то делать, – лихорадочно соображала Софья, из головы которой коммунизм почти выветрился. – Завтра последний день перед вылетом, а я так и не побывала на Монмартре!» Мечта привезти из Парижа не только шмотки, но и портрет, придала ей сил. «Думай, думай, Софочка, думай! Конечно, почтить память коммунаров на кладбище Пер-Лашез – дело ответственное, но Монмартр важнее!»
Способ попасть на Монмартр вместо кладбища существовал. Она не была бы учительницей, если б его не знала.
Незаметно Софья Николаевна достала из дамской сумочки карандаш. Не тот, которым она подводила глаза, когда начальство вызывало ее «на ковер». А другой – очень мягкий, 3М, изготовленный на Московской карандашной фабрике имени Сакко и Ванцетти, американцев итальянского происхождения, невинно осужденных и казненных на электрическом стуле. Надломив карандаш, она вытянула грифель, сунула его в рот и принялась жевать. Вот вам простой школьный способ повысить температуру!
К тому времени, когда автобус доехал до старинного особняка, где «прописал» Шанцеву товарищ Петров, она уже чувствовала, как пылают ее лоб и щеки. Ей на самом деле стало нехорошо. Проходя мимо Петрова, восседавшего на переднем сиденье возле самого выхода и кадрившего французскую переводчицу, она вдруг схватилась за голову и опустилась на ступеньки автобуса.
– Мне плохо, у меня жар, я, кажется, простудилась…
Вскочившая с места переводчица что-то быстро затараторила по-французски, потом, опомнившись, выпалила по-русски:
– У нее очень высокая температура, надо вызвать врача! Вы понимаете?
– Не надо никакого врача, пусть отлежится в доме и никуда завтра не едет! – оборвал переводчицу товарищ Петров.
Не то чтобы Петров был неисправимо злым человеком. Нет, им двигали не мстительные, а иные побуждения. Материальные. Ту небольшую сумму наличных, которую ему выдавали на представительские расходы, Петров уже использовал: накупил жвачек, эротических шариковых ручек и прочей мелкой контрабанды. Отчет о потраченной валюте он научился писать с выдумкой: к примеру, цветы, обыкновенные красные гвоздики, на кладбище Пер-Лашез заменялись венком, а дружеский вечер в гостиничном номере с коммунистами из «Юманите» описывался как обед в хорошем ресторане. Начальство об этом догадывалось, однако смотрело на подобные шалости сквозь пальцы. Взамен начальники получали подношения: кто несколько пар колготок для жены, кто шариковую ручку с оголенной красавицей, кто новый альбом Шарля Азнавура.
– Товарищи! – обратился Петров к пассажирам. – Мужчины! Кто-нибудь, проводите ее до дома. Автобус подождет!
Какой-то передовик производства взял Софью под руку. Навалившись на сильную мужскую руку, она медленно двинулась к подъезду.
Удивительно, но ее импровизация с карандашом прошла без сучка без задоринки. Возможно, Петров увлекся переводчицей-француженкой.
Сидя на огромной (по советским меркам) кровати, товарищ Шанцева с наслаждением стаскивала с себя одежду.
– Черт возьми, – говорила она, – а неплохо все-таки живут эти буржуи!
Потом она с удовольствием подставляла свое тело, свои налитые груди, жаждущие любви, под упругие струи воды. Мылась она за стеклянной дверцей душевой кабины – старинной, построенной в конце прошлого столетия.
Конечно, расслабляться не следовало. Наверняка Петров скоро нанесет визит с целью удостовериться, что подопечная болеет, а не симулирует болезнь. Надо быть начеку! Как революционерка. Как Крупская… с котлетами!
Хихикнув, женщина накинула на плечи махровый халат, повязала вокруг головы полотенце. Шлепая мокрыми ногами по паркету, подошла к кровати. Взяла с тумбочки дамскую сумочку. Достала уже не карандаш 3М, а ярко-красную губную помаду. Этап операции номер два!
Софья нарисовала поочередно на ладонях латинскую букву V. Затем принялась растирать лицо. Постепенно щеки, лоб и нос приобрели нездоровый красноватый оттенок. Пусть зануда Петров видит: у страдалицы и впрямь высокая температура!
И еще чуть-чуть краски! На сей раз темных тонов. Учительница достала черный карандаш и ножичком наскребла на тетрадный листок горку измельченного грифеля. Облепив серым порошком подушечки пальцев, провела ими вокруг глаз. Потрясающий эффект! Из цветущей тридцатипятилетней женщины, жаждущей любовных приключений, Софья Николаевна вмиг превратилась в пациентку туберкулезного диспансера. Так, еще немножко покашлять для вида… Совсем недурно для
