М.М.Царев: «Ну как, трудно быть актером Малого театра?»
Е.Н.Гоголева: «Хорошо, но всего многовато…»
К.А.Зубов: «Я сегодня понял, как играть финальный монолог. Завтра отдохнете, придете в себя, и начнем сначала».
Дня через два — репетиция.
— Что вы чувствовали, когда произносили монолог о матерях, которые бросают детей своих? — спросил Константин Александрович (и в интонации — ни капельки похвалы).
— Не помню, — честно признался я.
— Вы страдали, вы искренне обливались слезами — все по ремаркам Островского. Но, думаю, сегодня так играть Незнамова нельзя. В зале сидит народ, переживший тяжкую войну. У каждого кто-то погиб. А тут на сцене здоровый парень разводит истерику… Нет и нет! Надо не жаловаться на свою сиротскую судьбу — надо бороться! Надо клеймить позором своих преступных родителей! Но ни одной слезы, вы понимаете меня, ни одной!.. Давайте попробуем…
Мы репетировали много и долго.
Как я благодарен всем за этот старт на академической сцене!
Потом всякое было в святых стенах Малого. Но никогда не забуду, что крещен-то я самой Рыжовой!
«…Вспомни Михаила Жарова»
Жаров… И в моей памяти мгновенно, как блеск молнии, возникает огромного роста и невероятно, не по размерам комплекции, подвижный человек — Михаил Иванович!
Жаров — это обаяние, улыбка, смех, анекдот… На первый взгляд казалось, что этот фантастически популярный в народе артист вообще был лишен способности предаваться унынию, тоске, скуке… Что легко и беззаботно плыл себе человек на волнах славы и — никаких забот. Славой своей делился он легко и щедро. Довольно часто выступал я с ним в концертах — их было порой до пяти-шести в день. Потребность в Жарове у зрителей была так велика, что его приглашали нарасхват. Приезжали мы на концерт — нас сразу выпускали на сцену: нельзя же было заставлять популярного артиста ждать своей очереди за кулисами. Отыграли свой номер — садились в машину и ехали на следующий концерт, где Жарова уже ждали…
Часто играли мы с ним отрывок из спектакля «Деньги» по пьесе А.Софронова. Пребывать с Жаровым в дуэте на сцене было одно удовольствие: никогда нельзя было предугадать, что он скажет. Дело в том, что авторский текст Михаил Иванович всерьез никогда не учил и частенько нес такую отсебятину, что хоть стой хоть падай. Он даже Гоголя умудрялся «поправлять», играя Городничего в «Ревизоре». А уж Софронова корежил, как хотел. Главное для него было донести основную тему, а уж дальше шла импровизация… И если Михаил Иванович был в ударе, то мы диву давались — такой неиссякаемой была его фантазия.
Например, когда появлялся мой персонаж, инспектор рыбоохраны, то председатель колхоза Татарников (его играл Жаров) должен был спросить с укоризной: «Пришел?!» Авторского «пришел» почти никогда не было, зато было: «Приперся?», «Явился — не запылился?», «Залетела пташка?», «Занесли черти?»… Мне, конечно, деваться было некуда, потому приходилось отвечать соответственно.
Публика принимала наш отрывок восторженно. Михаил Иванович под грохот аплодисментов брал меня за руку и выводил впереди себя, чуть подталкивая на авансцену. И жестом показывал зрителю — дескать, ваши рукоплескания ему. И сам, не сводя с меня глаз, хлопал в ладоши… Цветы, преподнесенные ему, передавал мне… Конечно же, оказанная Жаровым честь приводила меня в немалое смущение. Я как-то сказал ему:
— Не надо так, Михаил Иваныч!..
— Надо! — отвечал он вполне серьезно. — Мне хватит, а тебе как раз!..
Я верил в его искренность.
Как умел он бескорыстно делиться всем, чем мог, но также вдруг мог и обидеться ни с того ни с сего. Вот только один случай.
В 50-х годах Малый театр гастролировал в Киеве. Толпы людей стояли возле гостиницы «Украина» в ожидании Жарова. Всем хотелось увидеть «живьем» знаменитого артиста. При появлении Михаила Ивановича лица поклонников расплывались в счастливых улыбках. А его щеки румянились, глаза сверкали — он не скрывал своей радости от общения с людьми, он жил их любовью и заряжался их теплом.
И вот во время этих гастролей шли мы как-то с ним по пустынному парку, и поскольку некому было глазеть на него, Жаров чувствовал себя раскованно и весело дарил мне байки про Александра Таирова, в Камерном театре которого он когда-то играл, про Игоря Савченко, Григория Козинцева… Это были своего рода мини-спектакли. Михаил Иванович озорно показывал великих режиссеров, он рисовал живые дружеские шаржи: то тоненько тенорил, как Козинцев, то дробно заикался, как Савченко. Я испытывал огромное наслаждение, видя портреты людей, которых хоть немного, но знал: Савченко по фильму «Богдан Хмельницкий» (я снимался в массовке), Козинцева — по пробам к фильму «Девятый вал»… Фильм не состоялся.
Вот такое доверительное, дружеское, веселое общение потянуло и меня на каламбур. Увидев перед собой аккуратненький домик, увитый диким виноградом, с надписью из двух букв «М» и «Ж», я возьми и ляпни:
— Знаете, Михаил Иваныч, мне как-то даже неловко: я еще молодой актер, а уже памятники стоят…
— Где? Какие?.. — доверчиво спросил Жаров.
— Ну, смотрите, здесь, в Киеве, уже есть залив «Матвеевский», в Москве — район «Матвеевское». И вот опять… — Я кивнул головой в сторону «домика» с инициалами «М» и «Ж». — Матвеев Женя.
— Дерьмо ты! Дерьмо! — побагровел мой Жаров. — Ты еще под стол пешком ходил, когда это уже было «Михаил Жаров»!..
Сейчас может показаться, что реплика Жарова была не что иное, как наигранная обида, тоже своего рода каламбур. Но тогда-то, помню, я испугался — дурацкой шуткой испортил человеку настроение. Бесспорно, Жаров любил отдавать, но если у него сами брали или высовывались впереди него, — не дай Бог!
Да, как в жизни, так и на сцене Жаров бывал непредсказуемым. Помню, начинались репетиции пьесы А.Н.Островского «Сердце не камень» в постановке Леонида Андреевича Волкова — замечательного режиссера и педагога. Спектакли его не имели особого резонанса ни в прессе, ни в театральных кругах, но актеры жаждали попасть в его руки — пройти, как мы говорили, через чистилище, содрать с себя коросту штампов и привычек. Как ни странно, но радовался такой возможности и наш маститый М.И.Жаров. Он так и сказал Волкову на первой репетиции:
— Я вот как младенец перед вами, лепите из меня что хотите.
Леонид Андреевич задумался: видимо, он подыскивал слова — как бы не задеть самолюбие мастера, но все же позвать его в трудную дорогу.
— Хорошо, Михаил Иванович, значит, без шуточек? — улыбнулся Волков.
— Я же сказал: пришел как новорожденный… — ответил Жаров без улыбки. И щеки его чуть порозовели: обиделся все же.
