Этот отпуск, как и всегда, Ленин использует для того, чтобы лучше и надежнее сделать свою работу.
25 марта он вернется в Москву, 26-го доработает план своей речи на XI съезде РКП (б), который начал набрасывать еще на отдыхе, а 27-го выступит с полуторачасовым политическим отчетом ЦК съезду. Партия в то время была организацией достаточно серьезной, и политический доклад писался не референтами. Доклад всегда был отчетом. Всё и все тогда были на виду. Политбюро состояло лишь из пяти человек. В самое первое Политическое бюро — по уставу оно решало все вопросы, не терпящие отлагательства, — входили Ленин, Сталин, Троцкий, Каменев, Крестинский. Бухарин, Зиновьев, Калинин являлись лишь кандидатами. Политбюро собиралось не реже одного раза в месяц. Последнее пишу для понимания расстановки сил.
Итак, время на отдыхе Ленин тратит на подготовку к докладу. Ни при каких условиях он не хотел оставлять власть. Он слишком ценил власть как орудие преобразования действительности. Именно поэтому, в это же самое время, на так называемом отдыхе, он параллельно подготовке к съезду делает массу дел. Есть смысл заметить, что, как ни доверял он своим помощникам и членам ЦК, тем не менее он и в мелочах на все накладывал свою властную руку. Перечисление того, что он сделал в подмосковной деревне, можно найти в томе биохроники, которая приложена к полному собранию сочинений. Список впечатляющий. Тут и вопрос о монополии внешней торговли, и судьба Публичной библиотеки, и подготовка к Генуэзской конференции, и многое другое. Он размышляет о возникшем в Поволжье голоде и приходит к суровому выводу о необходимости изъятия части церковных ценностей. Одним словом, несмотря на скверное самочувствие, жизнь у Ленина шла, как он привык.
На волне огромного напряжения сил, которых потребовал от него съезд, состояние Ленина вроде бы ненадолго улучшилось. В это самое время за здоровье вождя, полагая, что имеют дело с задачей государственной и первостатейной важности, взялись врачи. Чтобы покончить с этой темой и в дальнейшем к ней не возвращаться, достаточно привести окончательный научный диагноз ленинского заболевания.
Предварительных диагнозов было три. Их ставили последовательно. Ставили и снимали. К лечению Ленина были привлечены, как уже было замечено, и зарубежные, и наши светила. Светил было слишком много, у каждого своя школа, любимые болезни. Больного лечили от неврастении (под нею понималось переутомление), от хронического отравления свинцом (пуля Фанни Каплан) и от сифилиса мозга.
Начнем с домыслов по поводу последнего диагноза. Много ходило разных версий относительно очевидной природы этого заболевания. Самые ловкие, уверенные в себе знатоки уверяли, что Ленин умер от леченного или врожденного сифилиса. Одни, особо знающие «историки» и «специалисты», утверждали, что источником была дама в Париже, которая распевала революционные песни. Другие, склонные во всем видеть народную подоплеку, полагали, что заболевание было получено сразу после сибирской ссылки, и несчастный революционер ездил по этому поводу из Пскова, где он после освобождения поселился, в цивилизованную Ригу для врачебной консультации, и даже приводили фамилию врача-специалиста, у которого Ленин лечился. Но если бы!
Правда, «для врачей России, воспитанных на традициях С. П. Боткина, который говаривал, что «в каждом из нас есть немного татарина и сифилиса», — это я цитирую из книги Ю. Лопухина, посвященной болезни и смерти Ленина, — и что в сложных и непонятных случаях болезней следует непременно исключить специфическую (т. е. сифилитическую) этиологию заболевания, такая версия была естественна». Однако знаменитый русский невропатолог Григорий Иванович Россолимо, именем которого названа одна из улиц Москвы, беседуя 30 мая 1922 года с сестрой Ленина, Анной Ильиничной, — дата очень значительная — сказал: «Положение крайне серьезно, и надежда на выздоровление явилась бы лишь в том случае, если в основе мозгового процесса оказались бы сифилитические изменения сосудов»
Отбросим сгнившую ныне врачебную тайну! 29 мая для консультации был приглашен крупнейший специалист — невропатолог Алексей Михайлович Кожевников. Его узкая специализация — сифилитические поражения мозга. Была взята кровь из вены и спинномозговая жидкость. Сохранились даже воспоминания медицинской сестры М. М. Петрашовой, помогавшей профессору Кожевникову делать пункцию — прокол в хрящах позвоночника. Вся эта процедура по своей общечеловеческой обстановке не напоминала сегодняшнюю ЦКБ.
«Подъехали мы к небольшому двухэтажному домику. Поднялись на второй этаж. Там нас ждали Надежда Константиновна и Мария Ильинична. Я сразу надела халат, попросила примус, прокипятила инструменты. Мне показали, где находится больной. Я одна с инструментами пошла к нему в комнату… Владимир Ильич очень терпелив был. Во время пункции он только крякнул. Не охал, не стонал».
Несмотря на то что все «специфические» анализы — история болезни Ленина представляет собой огромный, свыше 400 страниц том, в котором подклеен каждый письменный результат каждого исследования, — дали отрицательный результат, врачи все равно пытались лечить его йодистыми препаратами и мышьяком в соответствии с открытиями начала века. Положительных результатов это «пробное лечение» не принесло.
В течении самой болезни многое было тем не менее непонятно, если не иметь в виду жесточайший атеросклероз. Собственно, именно этот диагноз без какой-либо альтернативы указало вскрытие. Как, к сожалению, случается слишком часто, окончательный диагноз поставил патологоанатом. Болезнь эта до некоторой степени была фамильная. Всех сбивал с толку возраст Ленина — рановато для такого гибельного атеросклероза. Тем не менее одна из артерий, придавленная пулей Фанни Каплан, была сужена настолько, что через нее нельзя было просунуть даже иголку, а можно лишь щетинку.
Есть официальный документ, написанный Николаем Александровичем Семашко: «Основная артерия, которая питает примерно 3/4 всего мозга, — «внутренняя сонная артерия» (arteria carotis interna) при самом входе в череп оказалась настолько затверделой, что стенки ее при поперечном перерезе не спадались, значительно закрывали просвет, а в некоторых местах настолько были пропитаны известью, что пинцетом ударяли по ним, как по кости».
Итак, прошел XI съезд, Ленину опять стало хуже, и нарком здравоохранения Н. А. Семашко приглашает к больному двух знаменитых немецких профессоров — Клемперера и Ферстера. Это люди в высшей степени осторожные. Физиология больного на первый взгляд не имеет отклонений. Если говорить о сердце, то для его возраста оно работает почти идеально. Но надо исключить хроническое отравление свинцом.
