Время шло. Мы сидели под сосной и тихо беседовали. Опушка леса тем временем постепенно наполнялась подходящими красноармейцами в серых шинелях, в большинстве своём без маскхалатов. Вид у них был далеко не боевой: рваные, замученные, в разношёрстном обмундировании, доходившем даже до шапок не военного образца, они представляли шумное скопление людей, не похожее на регулярное войско.
— Откуда вы? — спросил я подошедшего к нам красноармейца.
— Из третьего батальона одной с вами бригады, — отвечал он, — стоим вот в резерве. Нет ли хлеба у вас? Третий день не емши!
Хлеба у нас, конечно, не было. Так вот оно что! Наша “морская бригада” становится разношёрстной! Что добрых восемьдесят процентов “моряков” нашей бригады никогда даже не видели моря, я знал ещё в Москве. Бригада была скоплением “безлошадных” танкистов, кавалеристов, пехотинцев, зенитчиков, шофёров, моряков, переодетых в чёрные шинели.
Однако того, что чёрных шинелей не хватило, и часть нашего сборного войска оказалась в ватных телогрейках и пехотных шинелях, в гражданских шапках и без маскхалатов, — этого я не знал.
Странно смотреть было на этих вояк, у которых подчас вместо шапок голова была повязана домашними шарфами и платками или выглядывала из башлыка совсем не военного покроя. Впрочем, и мы ушли от них недалеко, выглядели не блестяще.
“Все из одной нищей России вышли, в таком виде и в плен попасть просто стыдно”, — подумалось мне.
Февраль, однако, давал себя знать. Стоял мороз градусов на двадцать пять — тридцать. И вскоре, решив прервать наш отдых в снегу под сосною, мы направились той же дорогой, что и пришли, — обратно. В полукилометре от опушки попали в разгар работы наших артиллеристов, устанавливающих пушки, пилящих деревья для устройства поляны, с которой бы можно было стрелять.
Командира батареи я застал греющимся в кабине трактора у радиатора — единственном тёплом месте в этом лесу, сделал я тут же вывод. Подозвав меня к себе, он приказал установить радистам рабочие и запасные волны и позывные.
— Пусть наш позывной будет “К-01”, а позывной огневой позиции “К-02”, — сказал он, — с собой возьмём Быкова и Лапшина и радиостанцию 12-РП, Колесова с радиостанцией 6-ПК оставь у телефона на промежуточной.
— Есть, — отвечал я, с трудом вписывая непослушными на морозе руками позывные и волны на бумажки, предназначавшиеся радистам.
— Не забудьте, что идти надо на лыжах! — крикнул он мне вдогонку.
Я шёл к своему взводу. Вернее, пытался собрать его, выуживая своих ребят по одному, по два из разбросанных на большом протяжении групп, кучек. Это оказалось делом нелёгким. С трудом отыскал командира отделения связи Умнова, отдал ему приказание о прокладке телефонной линии на опушку леса, об оборудовании там промежуточной телефонной и радиостанции, дал позывные для телефона, указания по расстановке телефонистов и охране линий.
— Товарищ лейтенант, — обратился он ко мне, когда окончилась деловая часть разговора, — скажите, пожалуйста, где мы находимся? У Новгорода, что ли, или по направлению на Валдай? Карту я примерно географическую знаю, а вот куда нас завезли — совершенно себе не представляю!..
— Ничего не смогу, пожалуй, ответить тебе, — с горечью сказал я Умнову. — Меня тоже с направлением нашего движения не знакомили. Старался сам следить по компасу. Ехали всё больше на север. Как будто бы направление на Старую Руссу, однако далеко ли мы от неё, в пяти ли или в ста километрах, — ей-ей, не знаю. Нет у меня также местной топографической карты!..
Поговорив ещё на тему о том, что вот уже темнеет, а мы с утра ничего не ели, я расстался с Умновым и пошёл искать радистов. Их вскоре нашёл, разговор с ними имел аналогичный разговору с Умновым. Труднее было собрать своих разведчиков. Те успели далеко в подошедший обоз пробраться!
Стемнело, когда мы после мучительной, по-видимому, не для одного меня и непривычной процедуры по выбору, подгонке и надеванию лыж двинулись, наконец, в путь. Впереди шли командир батареи, радисты с радиостанцией и разведчики. Снова знакомая опушка, пересёкшая полянку... Вот и лесок! Стрельба значительно удалилась, но бой, как можно было предполагать, продолжался.
Взошла луна. Начиная с поляны, всюду видны были следы недавнего боя. В громадном количестве валялись там и сям выброшенные из сумок противогазы, целые и поломанные лыжи и палки, рассыпанные патроны, каски, и даже попадались воткнутые в снег винтовки. Вот и трупы. В белых маскировочных костюмах. Это наши. Залитые кровью, изуродованные лица. Разбросанные руки и ноги. Многие уже босые. Валенки стащены. Вот лежит труп знакомого мне младшего лейтенанта, командира взвода из второго батальона. Он в чёрной шинели. Нарукавные нашивки, как и у меня... Одна средняя... Грудь разворочена разрывной пулей. Сапоги сняты. В карманах явно кто-то копался. Почти полураздет. Это стаскивапи меховой жилет. Полностью не сняли. Или помешал кто-то, или руки уже окоченели... А вот и немцы! Их трупы большей частью в кустах или у деревьев. В хромовых сапогах, если сапоги не сняты, в коротких тёмно-зелёных куртках, таких же брюках, пилотках... Высокие, стройные, с длинными, немного острыми носами, с тонкими ноздрями, белокурые, много рыжих, с большими вьющимися волосами. Лица умные, но хищные. Через три дерева на четвёртое труп убитого снайпера-немца. Однако соотношение трупов не в нашу пользу. Один к пяти, даже к семи, пожалуй.
Снег окрашен кровью весьма обильно. Идём, лавируя на лыжах, среди деревьев и трупов, прокладываем лыжню по красному, пропитанному кровью снегу. Идём медленно и молча. Вглядываемся в каждое дерево, каждый кустик. При свете луны всё кругом кажется чудовищно ужасным. В груди тяжесть, смятение. А стрельба становится всё ближе и ближе... Навстречу начали попадаться наши пехотинцы — “моряки” второго батальона. У многих маскировочные халаты забрызганы кровью. У иных на спине большой горб: это вещевой мешок под масккостюмом. Однако большинство вещевых мешков валяются в снегу, так же как брошенные противогазы, подсумки, лыжи, палки, рассыпанные патроны. Из моих разведчиков двое уже бросили лыжи. Что скажешь? Кругом лыж так много...
Мы идём краем опушки, вдоль деревни. До неё метров восемьсот, может быть, тысяча. Дома, сараи, изгороди выделяются тёмными пятнами на белом, освещённом луною фоне. Однако это освещение нашего противника, видимо, не удовлетворяет. Регулярно, через каждые пять минут из деревни взлетает в воздух осветительная ракета. Медленно горя и опускаясь, она освещает и поляну, и тёмный лес, кишащий народом. Проходим мимо пулемётчиков, сидящих на снегу рядом со своими волокушами. Это резервная рота. Большинство спит прямо на снегу без всякой подстилки. Попадается несколько лошадей, замаскированных еловыми ветками. Это боепитание. Рядом беспорядочными грудами лежат “цинки” с патронами, деревянные ящики с зажигательными бутылками, с минами, коробки с пулемётными лентами. Двигаемся всё дальше и дальше. Трупов и брошенных батальоном “трофеев” становится всё больше и больше. Командир батареи справляется у встречных краснофлотцев, где найти командира батальона.
