Хорошо было деду: у него какой комиссар работал! А мы двинулись в рейд совсем без комиссара. Еще в Киеве я говорил об этом в ЦК вместе с генералом Строкачом. Тогда и возникла мысль о переходе на армейский принцип организации политработы.
— Теперь вам потребуются уже не комиссары, — сказал генерал, — а замполиты. По армейскому образцу.
Все это было очень ясно в Киеве. А как быть здесь?.. Подъехал начштаба.
— Карту, Вася.
И пень срезанного наискосок дуба быстро превратился в штабной столик.
Склонившись над ним, мы шарим по карте взглядом, стараясь понять, что же ждет нас впереди.
Леса, леса, бескрайние, угрюмые. Хлипкие мосточки через болотистые канавы и речушки, а впереди — река Горынь и впадающая в нее Случь. По берегам Горыни, повторяя ее изгибы, то по правому, то по левому берегу проходит рокада — железная дорога, еще находящаяся в руках у немцев: из Ровно на Сарны и далее на север, в Белоруссию — к Лунинцу и Барановичам. Городки и станции: Высоцк, Домбровица, Столин, Давид–городок.
— Железная дорога эта почти не работает, — подсказывает начштаба. — Со времен Сарнского креста.
— Видно, до сих пор она была не очень нужна гитлеровскому командованию. Но теперь?..
— Все ведь зависит от оперативной обстановки. Фронт приблизился…
Еще прикинули по карте, и, вскочив на коня, начштаба умчался вперед, к разведчикам. А я долго сидел на пеньке, пропуская мимо роты, и размышлял.
«…Войско у меня на вид какое–то несерьезное. Если глянуть на колонну с армейской точки зрения, прямо можно сказать — не в рейд двинулись, а на собственную погибель. Но сумели же вот эти хлопцы, галдящие в нестройных колоннах, одетые кто во что горазд, сковать в Карпатах восемь эсэсовских полков… Какой удивительный народ! Навстречу смертельным опасностям идут, а все — с шутками, улыбками, с милыми плутовскими искорками в глазах. Лишь у немногих, озабоченных текущими, постоянно требующими решений делами, сосредоточенны и суровы лица.
Можно и должно с такими хлопцами воевать и побеждать. Только думать надо хорошенько, заботиться о том, чтобы меньше терять в боях дорогих товарищей. Это — долг командира.
А комиссара?..
Его пока нет. И с заместителем по политчасти вопрос еще не решен. Годится ли для этой роли Солдатенко? Как люди его примут? На такую должность мало подбирать человека толкового, грамотного в военном и политическом отношении. Тут, кроме всех прочих качеств, необходимых командиру, требуется большая, широкая душа, чувство юмора, сердечность и вместе с тем несгибаемая воля…
Надо непременно еще понаблюдать за тем, как относятся бойцы к Солдатенко. Одно дело — личные впечатления и личные симпатии, другое — глаз и глас народа. Цымбал правильно раскусил Мыколу и правильно, мне кажется, «подает» его бойцам. Да и те вроде неплохо относятся к этому молчуну. Что немногословен он, это еще не порок для политработника. Политработа — не только в речах. Иногда одно слово, сказанное к месту и с душой, стоит самой блестящей речи. А главное — боевой опыт есть у Мыколы…»
И проезжая мимо третьего батальона, где издали, как дикий мак, на обочине дороги мелькал малиновый верх кубанки Цымбала, я кивнул ему:
— Андрей Калинович! Ты бы в пятом батальоне побывал. Народ там еще новый. Необстрелянный.
— Что? Командира надо? — с надеждой спросил он.
— Командира или комиссара… Там видно будет. Командиром у олевцев Платон Воронько.
— Я и сам приглядываюсь к этим олевцам.
— Ты им больше насчет традиций. А?..
Но Цымбал что–то не очень схватывает это мудреное слово и, растерянно хлопая глазами, молчит.
— Насчет Солдатенко… Как там, в Собычине. Ну, выговор и благодарность одним снарядом.
— Понятно. Будет сделано, товарищ командир…
К вечеру — привал в селе Глинном. В первый день прошли всего двадцать три километра. Гнать особенно нельзя, нужно дать людям и лошадям втянуться, ведь на следующий день опять марш.
В здешних местах наши разведчики и старшины бывали не раз, имели знакомых. Среди подводчиков оказалось немало свояков. Из Олевского отряда многие — здешние жители…
Олевцы разместились на крайней улице. Через час я подошел к хате, где вел свою «политработу» Цымбал. Видимо, он успел уже рассказать несколько случаев о Ковпаке и Рудневе. «Хорошо, конечно, но надо и о тех, кто поведет их завтра в бой…» И, словно догадываясь, комбат–пять Платон Воронько спросил у Цымбала:
— А что там за история была?.. С одним снарядом?
— Это где, на Припяти, что ли? — с деланным безразличием переопрашивает Цымбал.
— Да вроде там. Тут молва идет — поучительный случай. Интересно очевидца послушать.
Слушатели придвинулись поближе. Кто–то подправил огонек. Стало светлее. Цымбал откашлялся:
— Как было дело? Перебросили мою вторую роту в Аревичи из тех самых Мухоедов, где меня подбили на засаде у Черниговского шоссе. Забрались мы за Припять. По всему видать, решило командование дать тут отдых отряду с недельку. Подремонтироваться. Стали место для аэродрома искать. Нашли такую луговину — ровную, с твердым грунтом — возле села Тульговичи…
«Действительно, все так и было, как рассказывает Цымбал», — и память, подстегнутая этим рассказом, уже забегает вперед. Как только мы обосновались в Аревичах, я пустил разведчиков вдоль реки — до Чернобыля, за которым Припять впадает в Днепр. Словом, к «мокрому углу». Задача им была такая: «Пройдете сколько сможете. Обследуйте дорогу, а главное — как на реке? Не собирается ли противник навигацию начать? Ледоход только что кончился». Через пять дней конная разведка доложила по рации: «Прошли благополучно до верховьев. Все в порядке, кругом белорусские партизаны. Достигли реки Пины, а за нею канал начался. На канале — скопление барж и буксиров, есть и пароходы».
А Цымбал будто вторит моим мыслям:
— И в это самое время Гитлер или, как его там, Рейхебан, что ли… Ну, в общем, удумали немцы Днепровский бассейн с Вислой соединить. Украину с Восточной Пруссией водяной петлей связать. Через этот королевский канал, Днепровско–Бугский еще иначе он называется… И сразу слух из штаба пошел, что на том канале — двадцать шесть пароходов.
«Так и было, — вспоминаю я. — И тогда же по рации разведчикам отдали приказание: следовать дальше, вниз по реке».
— А приходит наша разведка и докладывает: возле Мозыря видели пять пароходов. Тут наш подполковник взъерепенился. Хотел второй раз до Мозыря разведку погнать, уточнить, куда остальные делись: было двадцать шесть штук, а осталось всего пять. Но как раз в тот момент дед с комиссаром к разведчикам зашли. Ковпак послушал–послушал и говорит: «Слухай, Петро, на що хлопцы будут зря ноги бить? Цэ ж тоби не океан». — «И даже не Азовское море или, скажем, Сиваши какие», — поддакнул комиссар. «А цэ ж всего–навсего речка». — «А речка всегда течет в одну сторону», — говорит комиссар. «Никуды они от нас не денутся, — решает дед. — Все судна–пароходы мимо проплывут. Вот мы на них тут и подывымось. Потопим, а потом уже и посчитаем».
