попугать, я уже привыкла к этому, Андрей – нет, а с непривычки это тяжко.
У вас была дилемма: семья или наука? Например, после рождения сына…
Огромную положительную роль в том, что я осталась в науке, сыграл Всеволод Иванович. Это его бесспорный плюс. После рождения Святослава были моменты, когда порядочная мать должна бы науку бросить и заниматься только сыном. Особенно когда он заболевал. Скажем, у него болело ухо. А Всеволод Иванович, зная, что у меня подходят сроки представления диссертации, не пускал меня к нему: «Напишешь страницу, я напечатаю – тогда пойдешь». Святослав заливался, орал. Я вовсю ревела и с отчаянием писала, потому что главнее Всеволода Ивановича никого в квартире не было, апеллировать не к кому, физически он был сильнее меня, просто заставлял: «Сиди, пиши». А потом я втянулась. Выяснилось, что могу уделять Святославу меньше внимания, чем следует, но все-таки успевать на два фронта.
У меня намечалась поездка на конференцию в Гагры (были такие «Гагрские беседы» – в течение десяти-двенадцати дней биологи и физиологи собирались узким кругом и обсуждали свои проблемы). Участие в них считалось престижным и трудным – люди старались выявить недостатки в работах друг друга. Мне это не очень нравилось, я всегда стремилась найти позитивное в любой работе. И вот в канун отъезда я увидела, что у моего сына под кожей появилась опухоль. Вы представляете, как он мне дорог, у меня единственный сын, я врач и понимаю цену жизни. Все дни в Гаграх я жила с ощущением, что происходит что-то страшное. Но что – не понимала, словно отключилась. И только по возвращении домой, когда Святослав показал эту опухоль, которая очень прилично выросла, меня, что называется, пробило. Ночь напролет не спала, наутро повезла сына в онкологическую клинику. Вскоре в военном госпитале ему сделали удачную операцию…
Я как-то спросила Святослава, что бы он предпочел: меня как заботливую мамашу рядом с ним в первые годы его жизни или такую, как тогда и как сейчас. Он ответил: такую, как тогда и как сейчас. Не потому, что я смогла дать ему больше в плане развития интеллекта – он бы и сам развился, вы ведь знаете, насколько он способный. Но, может быть, я смогла привить ему самостоятельность. Конечно, идеально было бы раздвоиться, нянчить ребенка и одновременно заниматься наукой. Но куда мне до Юлия Цезаря.
Как Всеволод Иванович относился к вашему стремительному прогрессу в науке? Была ли ревность, пусть даже подавляемая?
Отдам ему справедливость: нет, даже в те периоды, когда у нас бывали сложные отношения, – потому что жизнь в одной комнате, с ребенком, с домработницей, она ведь сложная. Мы оба занимались. Он шел в науке очень хорошо, но у него докторская была по закрытой тематике, поэтому «навынос» его меньше было видно, чем меня. Потом эта моя поездка в Англию, после которой я стала настойчиво продвигать новые идеи… У него были недостатки, с которыми мириться в семье очень трудно. Но в смысле науки он всегда поощрял мое продвижение и очень гордился моими успехами – когда они были.
В туманном Альбионе. Джузеппе Пампильоне, Грей Уолтер и «чешская шпионка»
Как вообще случилось, что вы попали в Англию?
Я работала в Нейрохирургическом институте имени Поленова, весной пятьдесят девятого года защитила докторскую диссертацию [10]. Потом ее долго мурыжили, не потому, что кто-то выступал против, просто тогда было модно тянуть с утверждением. В это время наш институт получил приглашение на поездку в Англию для двух человек по линии Всемирной организации здравоохранения. Оформляли меня и секретаря парторганизации, заведующую детским нейрохирургическим отделением профессора Земскую.
Вас как-то отбирали?
Тогда не было конкурсного отбора, поэтому директор выбирал из тех, кого вероятнее утвердят наверху. Я была молодым перспективным ученым, наша маленькая группа хорошо шла по науке: много публиковались, заявляли свои доклады на конгрессы, у нас, как сейчас говорят, был высокий рейтинг. А Земская считалась хорошим нейрохирургом и политически надежной личностью, все-таки парторг. Но оформление – процесс не быстрый, у нее все шло гладко, а у меня – не поймешь как. То мне говорили, что поедете, то – не поедете. На мне еще плотно лежала вот эта тень …
Родителей?
Даже не родителей, а звания – дочь врагов народа. Теперь оно почти почетное, а тогда было еще не так. Наступил шестидесятый год, нейрохирург Земская уехала в Англию. А со мной продолжались сложности: секретарь райкома, приятная женщина, объясняла, что пытается мне помочь, но не все от нее зависит, за меня просил тогдашний директор института академик АМН Шамов. Явно что-то мешало.
Какую-то официальную причину выдвигали?
Официальную не выдвигали, но люди, которые ко мне хорошо относились, намекали на ту самую причину. Пока не случилась история, которую я записываю в человеческий актив. Меня пригласил на прогулку по городу сотрудник КГБ Николай Никанорович. Человек немногим старше меня, разговаривал со мной почти по-родственному. Я жила на Выборгской стороне, мы туда шли пешком, в сквере присели на скамейку. Он сказал, что готов за меня поручиться, но у него две дочери и не бог весть какая карьера, и если я его подведу – а как можно подвести: остаться там или выступить с антисоветским заявлением, – то ему головы не сносить. Я была потрясена, что в КГБ у меня может быть заступник, и обещала оправдать его доверие. А дальше все закрутилось. Меня вызвали в Москву на собеседование в ЦК, надо бы радоваться, но, кажется, у меня был мрачный вид. Просто устала от неопределенности. Давали рекомендации, как себя вести, как одеваться, видимо, не слишком удачные. Например, приехала в Англию почти одновременно со мной делегация Института марксизма-ленинизма, все женщины в черных или темно-синих костюмах полумужского покроя и белых блузках. И на случай дождя у всех были плащи-болоньи. Так что на фоне английской публики они заметно выделялись. Не в лучшую сторону.
На какой срок была рассчитана поездка?
На четыре месяца, от которых после всех согласований осталось три. Наше посольство в Англии не слишком-то со мной церемонилось. Его сотрудники, зная, когда я прилетаю, в аэропорту не встретили. Я понятия не имела, куда деваться. Адресов никаких нет, позвонить некому и не на что. Считалось, что поскольку ВОЗ нас пригласила, она и должна за нас платить. Сейчас бы, понятно, я шум подняла, а тогда такие мы были законопослушные, что я терпеливо ждала четыре или пять часов. Дождалась. И меня уже ночью привезли в «Принс-отель», вероятно, потому, что он недалеко от нашего
