на мгновение замер. она заметила его замешательство и воскликнула в присущей ей резкой манере:
"N'est-ce pas, M. Wilde, que je suis la femme la plus laide de France?" (Ну же, мистер Уайльд, признайтесь: я - самая уродливая женщина во Франции?).
Оскар отвесил поклон и вежливо улыбнулся:
"Du monde, Madame, du monde." (Во всем мире, мадам, во всем мире).
Никто не смог сдержать смех - ответ был неотразим. Правильно было бы сказать: "Au monde, madame, au monde", но смысл был ясен.
Иногда эту быстроту реакции и счастливое проворство приходилось применять для самозащиты. Жан Лорэн был самым остроумным собеседником из всех, кого мне доводилось слышать во Франции, и самым блестящим журналистом. Его жизнь была настолько беспутной, насколько это возможно: фактически, это была просто витрина изощренных пороков. Во времена превосходства Оскара он всегда притворялся его другом и почитателем. А сейчас Оскар захотел, чтобы я познакомился со Стефаном Малларме. Однажды он привел меня к Малларме, когда у того был прием. Гостей было невероятно много. Малларме стоял в другом конце комнаты, прислонившись к камину. Лорэн стоял возле дверей, мы направились к нему, Оскар - с распростертыми объятиями:
- Жан, рад тебя видеть.
По какой-то причине, вероятнее всего - из безвкусного тщеславия, Лорэн театральным жестом сложил руки на груди и ответил:
- Сожалею, мистер Уайльд, не мог ответить вам тем же - я больше не являюсь вашим другом.
Оскорбление было глупым и жестоким, но все буквально на цыпочки привстали, чтобы увидеть, как Оскар на него ответит.
- Как справедливо, - ответил Оскар тихо, столь поспешно, словно ожидал предательского удара, - как справедливо и как печально! В жизни всегда наступает момент, когда люди, делающие то, что делаем мы с вами, понимают, что у них больше нет друзей в этом мире - только любовники. (Plus d'amis, seulement des amants).
Все лица озарила улыбка одобрения.
- Хорошо сказано, хорошо, - восклицали все.
Юмор Оскара был неизменно добрым и великодушным.
Однажды в парижской студии разговор зашел о личности Марата: один француз сказал, что Марат был одержимым, другой видел в нем само воплощение революции, третий настаивал, что это был просто позврослевший гамен парижских улиц. Вдруг кто-то обернулся к Оскару, сидевшему молча, и спросил, каково его мнение. Оскар сразу же принял мяч, ответил мрачно:
- Ce malheureux! Il n'avait pas de veine—pour une fois qu'il a pris un bain...." (Бедняга, как ему не повезло! Его постигло такое несчастье, когда он принимал ванну).
На некоторое время Оскара заинтересовало «Дело Дрейфуса», и особенно - личность коменданта Эстерхази, который сыграл в нем столь большую роль с печально известным бордеро, из-за которого Дрейфуса осудили. Большинство французов теперь знают, что бордеро было фальшивкой и не имеет никакой реальной ценности.
Мне было любопытно увидеть Эстерхази, и Оскар однажды привел его на обед в «Дюран». Эстерхази был немного ниже среднего роста, невероятно худой и черноволосый, как все итальянцы, с огромным крючковатым носом и тяжелой челюстью. Он смотрел на меня, как хищная птица - на жертву: алчно и хитро, беспокойный взгляд узко посаженных карих глазок, сжатые челюсти и тяжелый подбородок выдают решимость, но, очевидно, у него нет никаких талантов, никакого ума - посредственность во всех смыслах. Он долго нагонял на нас скуку, настаивая на том, что Дрейфус был предателем, евреем и немцем: для него это было тройным доказательством вины, а вот он, Эстерхази, был абсолютно невиновен, а с ним так плохо поступили. В конце концов Оскар склонился над столом и сказал ему на французском, как ни странно - с легим ирландским акцентом, который не был заметен, когда он говорил по-английски:
- Невинные всегда страдают, месье комендант, таков их крест, metier. Кроме того, все мы невинны лишь до тех пор, пока нас не разоблачат: это - неблагодарная посредственная роль, из самых худших. Всё интересное, конечно же, должно быть виновно и потрепано, как ореол греховного соблазна.
Эстерхази на мгновение замер в замешательстве, а потом понял добродушное веселье ремарки и скрытый в ней намек. Тщеславие не позволяло ему надолго оставаться в роли второго плана, так что, к нашему удивлению, он вдруг разразился тирадой:
- Почему бы мне вам не признаться? Признаюсь. Именно я, Эстерхази, один виноват во всем. Я написал бордеро, я отправил Дрейфуса в тюрьму, и вся Франция не может его освободить. Я - создатель заговора, и главная роль - моя.
К его изумлению, мы расхохотались. Более масштабная натура повлияла на более мелкую неотразимо комичным образом. Тогда никто даже и не подозревал, что Эстерхази имеет какое-то отношение к бордеро.
Вот - еще один пример остроумия Оскара. Сэр Льюис Моррис был плодовитым рифмоплетом посредственного ума. Однажды он докучал Оскару жалобами на то, что его книги бойкотируют в прессе. Приведя несколько примеров несправедливого отношения, Моррис взорвался:
- Против меня существует заговор, заговор молчания. Но что можно сделать? Что я могу поделать?
- Присоединитись к нему, - улыбнулся Оскар.
Юмор Оскара был по большей части интеллектуальным, нечто похожее можно найти и у других, но счастливую плодовитость и яркое веселье даровал ему индивидуальный темперамент, всё это исчезло вместе с исчезновением живости характера. Однажды, помнится, мне пришла в голову идея показать другие стороны его юмора, просто чтобы узнать, в какой мере его можно воспроизвести.
Я думал, что встречу Оскара в Паддингтоне после его выхода из Редингской тюрьмы, но тюремщик отвез Оскара в его одежде в Пентонвиль 18-го мая, его выпустили ранним утром, через два года после начала судебной сессии, на которой он был осужден 25-го мая. Законодательство гласит, что человека должны выпустить из той тюрьмы, в которую его посадили первоначально. Но я всё равно сделал вид, что его встречаю. Поезд, как я уже сказал, прибыл на Паддингтонский вокзал ранним утром. Я подошел к Оскару, когда он выходил из экипажа. Серый рассвет заполнял отдающую эхом пустоту огромного здания вокзала, иногда мелькали носильщики. Было холодно и мрачно.
- Оскар, добро пожаловать! - закричал я, протягивая ему руки. - Прости, что я приехал один. Тебя должны были бы встречать толпы юношей и девушек в венках, но увы! Тебе придется довольствоваться одним почитателем средних лет.
- Да, Фрэнк, это - поистине ужасно, - мрачно ответил Оскар. - Если Англия продолжит обращаться со своими заключенными подобным образом, она их просто не заслуживает...
- О, - сказала Оскару однажды за
