При появлении на сцене в роли белого офицера Владимир Высоцкий исполнял свою песню, написанную к этому спектаклю:
В куски-и
Разлетается корона;
Нет державы, нету трона.
Жизнь, Россия и законы — все к чертям!
И мы-ы —
Словно загнанные в норы.
Словно пойманные воры —
Только кровь одна с позором пополам!
И нам-м
Ни черта не разобраться,
С кем порвать и с кем остаться,
Кто за нас, кого бояться, где пути, куда податься,
Не понять!
Где дух? Где честь? Где стыд?!
Где свои и где чужие?
Как до этого дожили?
Неужели на Россию нам плевать?!
Позор!
Всем, кому покой дороже,
Всем, кого сомненье гложет —
Может он или не может убивать,
Сигнал!
И по-волчьи, и по-бычьи,
И как коршун на добычу —
Только воронов покличем пировать
Эх, вы!
Где была ваша твердость?
Где была наша гордость?
Отдыхать сегодня — подлость!
Пистолет сжимает твердая рука.
Конец!
Всему конец!
Все разбилось, поломалось,
Нам осталась только малость —
Только выстрелить в висок иль во врага!
И тот стремительный, надрывный темп, в котором она пелась, был, как бег эскадрона, а хрипловатый, усталый, вызывающий голос исполнителя искал не крови, не ненависти — истину!.. Позже этот отчаянный поиск справедливости, обреченность — социальную и человеческую, предчувствие смерти — В. Высоцкий выразит в роли штабс-капитана Брусенцова в фильме «Служили два товарища» (1967).
В интермедии спектакля «Тени прошлого» Владимир исполнял в разудалой команде «анархистов» песню «На Перовском на базаре». Она не была написаны Высоцким, но впоследствии приписывалась ему, как и многие другие народные, лихо им исполненные. Эта песня открывала ему возможности не только петь ее, но и играть. Многочисленные «уличные» голоса то перекрикивали друг друга, то сливались в один. Владимир Семенович мастерски пародировал и торговок, и зевак на базаре, меняя тембр голоса от женского визгливого до мужского баса. Ниже мы приводим первый куплет и припев песни «На Перовском на базаре» в той транскрипции, как она исполнялась Высоцким:
А на Пир-рофском на базаре шум и тарарам!
Продай-еца все что надо — барахло и хлам.
Бабы! Тряпки! И карзины! Толпами народ!
Бабы, тряпки и карзины заняли праход!
— Й-есть газеты!
— Семячки кален-ныя!
— Сигареты.
— А каму ля-мон?!
— Есть вада! Халодная вода!
Пей-тя воду, воду, гаспада!.. —
и такие припевки, конечно, не могли не вызвать смех в зрительном зале.
Смена образов происходила стремительно. Артисты играли во многих эпизодах и потому их герои были очень далеки друг от друга. Владимир Семенович Высоцкий, рассказывая об этом спектакле, обращал внимание слушателей вот на что: «Самое интересное — в театре не гримируются, у нас нет грима. Ну, в «Десяти днях…» — это маски, это вообще спектакль в гротеске сделан, там маски могут иметь место. А в других спектаклях, где играешь по нескольку ролей и никаких масок, это довольно сложно. Но в то же время самая большая похвала — это когда люди скажут, что вот он был Керенским, а потом вышел — и мы его не узнали. Это самое приятное: значит все — сосредоточено…»
«Десять дней, которые потрясли мир» имел большой успех, и Театр на Таганке часто выезжал с этим спектаклем на гастроли в Ленинград (1965, 1967, 1972, 1974 гг.).
За эти годы популярность В. Высоцкого как певца стала всенародной, и часто на спектакль люди стали приходить, чтобы услышать его пение.
Рассматривая страницы актерской судьбы Владимира Семеновича Высоцкого нельзя не упомянуть спектакль «Павшие и живые», который он называл самым любимым своим спектаклем. Репетиции его начались в апреле 1965 г., а премьера состоялась осенью. Спектакль «Павшие и живые» посвящен поэтам и писателям, погибшим в Великой Отечественной войне или вернувшимся и написавшим о ней. В первых представлениях Владимир Высоцкий только выходил в общих сценах: в плащ-палатке, с гитарой, в числе других «солдат» он пел вместе с ними «По Смоленской дороге…», «Бьется в тесной печурке огонь…» и играл роль поэта Кульчицкого, яростно читая его стихи: «Я раньше думал: «лейтенант» звучит «налейте нам», но затем количество ролей увеличилось, а в спектакле появились его собственные песни. Но предоставим самому Владимиру Высоцкому рассказать об этом[13]:
«…Вы знаете, у нас ведь всегда оригинальное художественное решение каждого спектакля… Каждое оформление каждого спектакля несет в себе какую-то метафору. Ну, например, в спектакле «Павшие и живые», о котором я вам начал говорить, это три дороги, по которым уходят и приходят герои. Приходят, читают свои стихи, идет новелла об их жизни, потом они уходят по дороге Героев в задник ярко-красного цвета, который раздергивается, получаются такие щели… А впереди эти дороги сходятся к чаше с Вечным огнем, к медной чаше, в которой зажигается Вечный огонь, и весь зрительный зал в начале спектакля встает, чтобы почтить память павших минутой молчания…
…У нас такой театр, что мы играем без грима, не клеим себе усов и бород, а выходим со своими лицами. И зритель, видя условные декорации, понимает, что никто его не пытается обмануть… Никто из нас не играет никакого поэта… не пытается быть похожим на него. И если поэты погибли, то тем более мы не знаем, как они читали, каков их голос. Так что мы не подражаем поэтической манере данного поэта. И это, по-моему, хорошо… Ну зачем прикидываться, быть похожим, скажем, на Кульчицкого или на Когана. Читать его стихи!.. Поэт-то потому и есть поэт, что он индивидуален и ни на кого не похож — зачем же подражать его внешним данным…
Для меня этот спектакль был дорог не только тем, что я играл там несколько ролей. Я играл там поэта Кульчицкого, погибшего в сорок третьем году… Играл две одновременно противоположные роли: Чаплина-Гитлера в новелле «Диктатор-завоеватель». Я начинаю говорить такие тексты этого бесноватого фюрера — например: «Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак». Когда я играю Гитлера… по двум боковым дорогам выходят немецкие солдаты с закатанными рукавами и поют песню. Это была первая песня, первые стихи на музыку, которые я написал для нашего главного режиссера… и вот эта песня впервые прозвучала со сцены. Называется она «Песня немецких солдат» («Солдаты группы “Центр”»); может быть, вы ее знаете:
Солдат всегда здоров,
Солдат на все готов.
И пыль, как из ковров,
Мы выбиваем из дорог.
И не остановиться,
И не сменить ноги,
Сияют наши лица,
Сверкают сапоги…
Я написал еще несколько песен, стали меня просить, и стал я писать стихи, песни, даже небольшие сцены в театр…