Для меня этот спектакль был дорог не только тем, что я играл там несколько ролей. Я играл там поэта Кульчицкого, погибшего в сорок третьем году… Играл две одновременно противоположные роли: Чаплина-Гитлера в новелле «Диктатор-завоеватель». Я начинаю говорить такие тексты этого бесноватого фюрера — например: «Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак». Когда я играю Гитлера… по двум боковым дорогам выходят немецкие солдаты с закатанными рукавами и поют песню. Это была первая песня, первые стихи на музыку, которые я написал для нашего главного режиссера… и вот эта песня впервые прозвучала со сцены. Называется она «Песня немецких солдат» («Солдаты группы “Центр”»); может быть, вы ее знаете:
Солдат всегда здоров,
Солдат на все готов.
И пыль, как из ковров,
Мы выбиваем из дорог.
И не остановиться,
И не сменить ноги,
Сияют наши лица,
Сверкают сапоги…
Я написал еще несколько песен, стали меня просить, и стал я писать стихи, песни, даже небольшие сцены в театр…
Возвращаясь к «Павшим и живым»… Я играл там замечательного нашего поэта, который умер через несколько лет после войны, Семена Гудзенко. Это один из самых блестящих военных поэтов. Он пришел к Эренбургу в самом конце войны после ранения и госпиталя и сказал: «Я хочу прочитать свои стихи». Эренбург пишет в своих воспоминаниях: «Я приготовился, что сейчас опять начнутся стихи о танках, о фашистских зверствах, о которых много тогда писали, и сказал: «Ну, почитайте». И вдруг он начал читать стихи. И он настолько обалдел, Эренбург, что носился с этими стихами, бегал в Союз писателей, показывал их всем. И стихи эти напечатали, потом сделали книжку, и выяснилось, что это — один из самых прекрасных военных поэтов. И в пятьдесят четвертом году он случайно умер[14]… я даже сейчас не помню от чего. Но Эренбург по этому поводу написал: «Было такое чувство, словно его сейчас, через десять лет, настиг долетевший с войны осколок». Вот его стихи я вам хочу почитать…»
В спектакле «Павшие и живые» Владимир Высоцкий читает три стихотворения С. Гудзенко: «Перед атакой», «Нас не нужно жалеть», «У каждого поэта есть провинция…» Голос актера то спокоен и почти бесстрастен, то тороплив и надрывен:
…Снег минами изрыт вокруг
И почернел от пыли минной.
Разрыв —
и умирает друг.
И значит — смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед.
За мной одним
идет охота.
Будь проклят
сорок первый год —
Ты, вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
Что я притягиваю мины.
Разрыв —
и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо… —
кажется, еще мгновение и он задохнется, хрипящий голос оборвется на самой высокой ноте, но, подчиняясь замыслу поэта, Высоцкий заканчивает чтение стихотворения «Перед атакой» усталым тоном человека, повидавшего смерть, мужественным тоном воина, преодолевшего страх и победившего:
…Бой был короткий.
А потом
глушили водку ледяную
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь чужую.
Кроме чтения стихов, исполнения своей песни «Солдаты группы “Центр”», Владимир Высоцкий пел еще две песни. Первая написана им на стихи неизвестного немецкого поэта-антифашиста и называется «Зонг о десяти ворчунах». Ниже мы приводим текст этой песни, записанный с одной из фонограмм выступлений Высоцкого:
Собрались десять ворчунов —
Есть чудаки везде.
Один сказал, что Геббельс врет —
И их осталось девять.
Решили девять ворчунов:
Теперь болтать мы бросим.
Один стал молча размышлять —
И их осталось восемь.
Гуляли восемь ворчунов,
Кругом лесная синь.
Один вдруг что-то записал —
И их осталось семь.
Ля-ля-ляй-ля-ля! Ля-ля-ляй-ля-ля!
Семь ворчунов зашли в кафе —
Чего нибудь поесть.
Один скривился: «Вот бурда!» —
И их осталось шесть.
Шесть ворчунов шли на парад,
Один хотел отстать.
Его заметил штурмовик —
И их осталось пять.
Пять ворчунов сидели раз
У одного в квартире.
Он Мендельсона заиграл —
И их уже четыре.
Ля-ля-ляй-ля-ля! Ля-ля-ляй-ля-ля!
Сошлись четыре ворчуна
Вздыхать о лучшем строе,
Но чей-то вздох подслушал сын —
И их осталось трое.
Три ворчуна бульваром шли,
Плелись едва-едва.
Один в затылке почесал —
И их осталось два.
Два ворчуна берут «Майн кампф»:
Давай, мол, поглядим.
Один, устав читать, зевнул —
И их уже один.
Ля-ля-ляй-ля-ля! Ля-ля-ляй-ля-ля!
Ворчун вот эту песню спел:
Его могли повесить,
Но лишь отправили в Дахау —
Там встретились все десять.
Адольф решил: «Ну, им капут!
Не будут куролесить!» —
Но ворчуны и там и тут,
Их в мире у нас десять!
Ля-ля-ляй-ля-ля! Ля-ля-ляй-ля-ля!
В финале спектакля Владимир Высоцкий исполнял песню «Каждый четвертый» (на слова белорусского поэта Ан. Вертинского, музыка А. Васильева и Б. Хмельницкого). Он был серьезен и торжествен. Чеканный ритм стиха, гитарный перезвон струн подводили итог не столько постановке, сколько размышлениям современников о судьбах военного, послевоенного поколений, судьбах павших на войне и живых:
После победы стало светло,
Гремели салюты гордо.
Но не сидел за победным столом
Каждый четвертый!
Пять минут — ты ждешь,
А он не идет: он — мертвый!
Я — пою, ты — поешь, только молчит
Каждый четвертый!
Спектакль «Павшие и живые» будто подтолкнул Владимира Высоцкого к созданию цикла военных песен, обратил его к теме, с детства прочувствованной и близкой.
Кроме трех названных поэтических спектаклей в Театре на Таганке в первые годы появления там Высоцкого были и другие постановки, но мы остановились на «Антимирах», «Десяти днях…» и «Павших и живых», потому что в них впервые Владимир Высоцкий смог проявить себя как разноплановый актер (а не только как комический). Он нашел новые пути совершенствования своего поэтического таланта, почувствовал, что не только ему необходим театр, но и Театр на Таганке нуждается в нем — актере, певце и поэте. Исследователи творческой биографии Высоцкого — Борис Акимов и Олег Терентьев обнаружили в архиве ЦГАЛИ два документа, из которых явствует, что Владимира Высоцкого дирекция Театра на Таганке старалась удержать в стенах театра:
