Ознакомительная версия.
Но тут заработал пулемет, установленный на мотоцикле во главе колонны. Скакавшая передо мной лошадь встала на дыбы и скинула всадника. Впереди вдруг возникла канава, отделявшая поле от дороги, на которой стояли повозки, ржали кони и отстреливались немецкие солдаты.
Ведьма легко, одним прыжком, перемахнула через канаву, проскочила между двух повозок и понеслась вперед. Мне с трудом удалось ее повернуть. На дороге творилось что-то несусветное: строчил пулемет, слышались свист сабель, вопли и проклятия на немецком и польском языках.
Посреди этого безумия Ведьма вдруг затанцевала и неожиданно понеслась по дороге. Я увидел прицелившегося в меня немца, но тут кто-то разрубил его саблей. Передо мной, размахивая руками, выскочил еще один немец; стальной шлем висел у него за спиной. Подлетев к нему, я ударил его саблей по голове, прямо по мелькнувшей передо мной лысине. Я раскроил ему череп, и он рухнул на землю. Ведьма неслась дальше, и тут передо мной опять появился немец. Поняв, что ему не удастся ускользнуть, он резко качнулся в нашу сторону и выстрелил. Ведьма заржала и рухнула на землю. Скакавший за мной всадник одним ударом сабли снес немцу голову.
Пошатываясь и испытывая легкое головокружение, я встал на ноги и только собрался поднять саблю, как Ведьма ударом копыта в живот отбросила меня в канаву. Свет погас, и я потерял сознание.
Прошло, должно быть, несколько часов, когда я очнулся от звуков немецкой речи. Группа солдат шла по дороге, время от времени останавливаясь возле неподвижных тел. Лежа в канаве, я наблюдал за их приближением. Судя по всему, они приехали на нескольких грузовиках в сопровождении бронемашин. Они оттащили поврежденные повозки и трупы лошадей в сторону, а затем стали складывать мертвых немецких солдат в грузовики. Тела убитых поляков они сбрасывали в канаву. Увидев меня лежащим с открытыми глазами, немцы в первый момент опешили. Я попытался встать, но из этого ничего не вышло. Мало того что у меня невыносимо болел живот, пострадавший от копыта Ведьмы, так я еще при падении сильно разбил голову, и кровь ручьем стекала по спине.
Один из солдат вытащил пистолет, но другой остановил его и позвал офицера, по всей видимости отвечавшего за операцию.
– Мы нашли раненую польскую свинью. Прикончить его на месте или отвезти на допрос? – спросил солдат.
Склонившись надо мной, офицер пристально уставился мне в глаза. Я не мог встать, голова кружилась, но руки я ухитрился держать над головой. Офицер наклонился еще ниже, сгреб меня одной рукой и перевернул на живот.
«Вот где мне придется умереть, – подумал я. – Пуля в момент разнесет мне голову». Я закрыл глаза и инстинктивно прикрыл руками голову.
– О, это офицер! – услышал я голос над головой. – Вы говорите по-немецки?
– Немного, – ответил я.
– Вы принимали участие в нападении на нашу колонну?
– Да.
Услышав мой ответ, офицер перевернул меня на спину.
– Вам ведь известно, что война закончилась.
– Да, я знаю, что вы одержали победу.
– Однако же вы напали на нашу колонну! Вы убили сорок немецких солдат! Почему? – заорал он.
– Мы... Мы не сдаемся так легко...
– Дурацкий романтизм. Теперь с этим покончено. Вермахт уничтожит сопротивление, – заявил он и, повернувшись к солдатам, приказал посадить меня в один из грузовиков. – Он единственный пленник, и его стоит допросить.
Только теперь, когда меня посадили в грузовик, я понял, почему так долго не приходил в себя и почему у меня повреждена голова и идет кровь. Когда Ведьма меня лягнула, я отлетел и стукнулся головой о большой камень, лежавший на краю канавы.
Пока меня вели к грузовику, я насчитал в канаве восемь мертвых поляков. Наши кавалеристы, вероятно, посчитали меня убитым, решил я, и отошли несколько часов назад. Ну что ж, наши дела не так уж плохи: мы потеряли восемь человек, но ведь немцы лишились сорока двух.
Немецкая колонна – впереди и сзади ехали по одной бронемашине – взяла направление на север, и после продолжительного пути мы прибыли в Замосць. Там, вместо того чтобы сразу повести на допрос, вежливый немецкий врач из полевого госпиталя забинтовал мне голову и дал чашку кофе. Я почувствовал себя значительно лучше. Потом пришли два солдата и погнали меня к бывшим армейским казармам, расположенным в городе. Плац был забит несколькими сотнями пленных поляков. Некоторые сидели на земле, некоторые ходили по плацу, по краям которого располагались немецкие пулеметные расчеты. Меня провели в караульное помещение и приказали оставаться здесь.
После смены новый начальник караула, не найдя распоряжений на мой счет, отправил меня на плац. Этому я был несказанно рад, ведь среди своих я мог разжиться какой-нибудь информацией.
– Здесь перевалочный пункт, – объяснил мне один из пленных сержантов. – Отсюда пленных своим ходом отправляют в Люблин, а оттуда, говорят, на поезде в Германию.
– Сколько вы уже провели в плену? – спросил я сержанта.
– Сегодня ровно две недели.
– И как они обращаются с вами?
– По-разному. Когда они взяли нас в плен у Бяла-Подляска, то построили на расстрел. Потом приехал какой-то высокопоставленный немецкий офицер и приказал накормить нас. Однако два дня назад, по дороге сюда, они выбрали двенадцать человек, чьи фамилии начинались на букву «Р», и расстреляли их на обочине. Мы никогда не поймем, почему они так делают.
– А что здесь происходит? – спросил я.
– Я здесь второй день. Нам дают хлеб и сколько угодно воды.
– Ну что ж, совсем неплохо.
– С одной стороны, это так, но сегодня утром они расстреляли пятерых. Начальник караула прошел по плацу и отобрал жертвы. Он сам командовал расстрелом. Вон там, у стены, их и расстреляли. Мы все видели. Жуткая смерть.
Я побродил среди пленных, выискивая знакомые лица, но, никого не встретив, вернулся к сержанту.
– Ходят разговоры, что нас отправят завтра утром, – сказал сержант.
– А кто охраняет колонну?
– До сих пор два мотоцикла с пулеметами, один впереди, один сзади; солдаты с автоматами по обе стороны колонны и, кроме того, грузовик с солдатами на тот случай, если кому-то придет в голову совершить побег.
– Кто-нибудь пытался?
– Да, и их тут же расстреливали. Немцы чертовски умны. Они перевозят нас только днем. В темноте все было бы намного проще.
Положение казалось безвыходным. Ночью, прижавшись друг к другу, мы даже немного поспали. Утром нам раздали хлеб и позволили заполнить водой любые имеющиеся у нас емкости. Затем нас построили в колонну по четыре человека в ряд. Под охраной колонна длиной около двухсот метров вышла с плаца, прошла по городу и вышла на дорогу, ведущую в северном направлении, к Люблину.
Ознакомительная версия.
