Вот уже десять лет Эмилио успешно скрывал свою деятельность на благо революции от властей. Словно в насмешку, его арестовали именно теперь, когда он так горячо протестовал против начала боевых действий. «Против него не было никаких конкретных улик, — писала в биографии Эмилио его дочь Амалия, — однако колониальные власти прекрасно понимали, кого арестовывают».
Вместе с Эмилио под стражу были заключены шесть человек: еще один член городского совета, два юриста, секретарь, журналист и двадцатичетырехлетний городской служащий по имени Федерико Перес Карбо, которому предстояло стать одним из ближайших друзей Эмилио. Не прошло и недели, как их перевели из местной тюрьмы в Моро — древнюю крепость на берегу бухты Сантьяго, где уже давно устроили тюрьму особого режима. Заключенных в течение месяца держали в одиночных камерах и лишь затем позволяли глотнуть свежего воздуха и отведать нормальной пищи. Эмилио, который не мог не делать записей, фиксировал в крошечном блокноте все происходящее – от смены караула до прибытия новых узников.
4 ноября Эмилио узнал, что его с другими заключенными отправляют в Испанию.
Перед отправкой ему разрешили краткое свидание с молодой женой Марией, первенцем Эмилито и новорожденным сынишкой Даниэлем. В дневнике об этом свидании нет ни слова. Эмилио описал лишь дальнейшее прибытие в Пуэрто-Рико, пересадку на другое судно и отплытие в Испанию. Когда он провел в море три дня, горе взяло верх. «Сейчас половина первого ночи, и до меня откуда-то доносится детский плач, — писал он. — О, если бы только меня пустили к этому ребенку, как бы я развлекал его, как бы целовал это крошечное создание, это дитя, которое в безбрежной пустоте напоминает мне моих собственных детей — Эмилио и Даниэля. Этот плач я слышал в их прощальном крике, донесшемся из дома! Бедные мои мальчики! Как отчетливо я слышал их! Как ясно я слышал их далекое «Папа!»» Возобновление борьбы привело к катастрофе. Были убиты сотни отважных кубинцев, в том числе и старинный приятель Эмилио Пио Росадо, которого захватили в плен и расстреляли. Штабной служащий вспоминал, что бесстрашного Росадо привели к командиру-испанцу с руками, скрученными веревкой за спиной, однако он все равно умудрился держать в пальцах недокуренную сигару и всячески демонстрировал презрение к врагу. Всяческое сопротивление испанским войскам было подавлено за несколько недель. Вторая революционная война не продлилась и года и вошла в историю Кубы как La Guerra Chiquita — Маленькая война.
Глава четвертая
Переходный период
Эмилио Бакарди пробыл в заключении в Испании почти четыре года — сначала в тюрьме в Кадисе, потом в штрафной колонии на Чафаринских островах у побережья Северной Африки и, наконец, под домашним арестом в Севилье. Пока он отсутствовал, «Bacardi & Compañía» едва не сошла с деловой арены. Годы войны, десятилетия тиранического испанского владычества и порочная колониальная практика истощили ресурсы и силы восточной Кубы. Муниципальное правительство Сантьяго, которое интересовали только деньги, подняло налоги, хотя сахарная и кофейная промышленность и без этого лежали в руинах, так как многие плантации были сожжены. Многие владельцы магазинов, торговавших ромом «Бакарди», не могли платить поставщикам — и Бакарди в том числе. В октябре 1880 года долги компании, в основном за покупку мелассы, бочонков и бутылок, составили более тридцати тысяч долларов. Факундо-младший и его двадцатитрехлетний брат Хосе прилагали все усилия, чтобы не прекращать производство и продажу рома, но когда наличность составила всего 260 долларов, а непроданного рома накопилось на девять тысяч, у них не осталось выбора — надо было готовиться к банкротству.
Прошел всего месяц, и компанию Бакарди постиг еще более тяжкий удар. По соседству загорелся склад, пожар перекинулся на контору и винокурню на Марина-Баха, и почти вся тамошняя собственность была уничтожена. В пламени пропало и оборудование для дистилляции, и бочонки рома, оставленного для выдержки, и все документы компании. Застраховано имущество не было. У Бакарди еще осталась винокурня на Матадеро, они могли до определенной степени расширить там производство, но после пожара вдобавок к банкротству перспективы компании были печальны, как никогда.
Никто не сочувствовал Бакарди — вся Куба страдала. Поняв, что договориться с Испанией невозможно, и исчерпав все силы, и деловые круги, и политическая элита впали в отчаяние. Цены на сахар стремительно снижались, несмотря на спад производства на Кубе. Долгосрочные прогнозы были не менее пессимистичны. Испанское владычество над островом не давало нормально развиваться ни торговле, ни банковской системе. На острове появились и американцы, привлеченные низкими ценами на землю; они мало-помалу теснили кубинский капитал. Многие самые талантливые и предприимчивые молодые люди погибли, оказались в тюрьме, отправились в ссылку или стали изгоями общества — и во всем этом были виноваты колониальные власти. Для мыслящих кубинцев, в том числе и для Бакарди, настало время переоценки ценностей, пересмотра оставшихся возможностей — и решительных действий.
* * *
Когда Эмилио вернулся в Сантьяго, ему уже было почти сорок лет, и теперь он обрел внутреннее спокойствие и силу, которые, случается, придает людям тюремное заключение. В Испании его товарищами по несчастью были простые крестьяне и рабочие, и Эмилио делил с ними грязные камеры и всевозможные тяготы, не теряя достоинства. Он быстро завоевал уважение других заключенных и с самого начала занял позиции лидера – в частности, требовал от испанских властей улучшения рациона для самых бедных заключенных в тот период, когда по закону они должны были сами приобретать себе провизию.
Когда в ноябре 1879 года Эмилио отплыл в Испанию на корабле, битком набитом заключенными, то оставил в Сантьяго беременную жену и двоих маленьких сыновей.
Когда он вернулся, его дочурке, которую назвали Марией в честь матери, было уже три года, а Эмилито и Даниэлю — шесть и пять. Для всех троих Эмилио был чужим человеком.
Он поклялся, что с этого момента главным в жизни для него станет семья. Миновало чуть меньше года с его возвращения, и Мария родила близнецов — Факундо (Факундито) и Хосе; теперь в семье было уже третье поколение мальчиков с такими именами. Вскоре появилась на свет и вторая дочь — Кармен.
Если бы не радость воссоединения с семьей, Эмилио был бы крайне обескуражен.
Здание на Марина-Баха по-прежнему лежало в развалинах, хотя после пожара прошло уже почти три года. Денег на ремонт не было. В 1881 году, после банкротства и пожара, убытки компании составили 9600 долларов, и мать Эмилио была вынуждена продать часть наследственных земель, чтобы помочь расплатиться с огромными долгами.
