во многих странах мира: «Разгром 2-й и 3-й дивизии итальянцев начался после того, как была введена в
действие правительственная авиация».
Весть о победе под Гвадалахарой всколыхнула [80] мир. Значит, против фашистов можно не только
выстоять, но их можно еще и побить!
Особенно сильное впечатление произвели на всех действия авиации. Их анализировали, оценивали, сравнивали, сопоставляли крупнейшие авиационные авторитеты мира. Ведь они опрокидывали многие
теоретические положения, заставляя по-новому взглянуть на роль и возможности авиации. И спустя
двадцать пять лет, несмотря на то что за это время успела начаться и закончиться вторая мировая война, французский генерал Пиоле пишет: «Участвовавшие в битве советские добровольческие авиагруппы
обеспечили неоспоримое господство в воздухе. Показали высокое мастерство, прекрасную
маневренность, энергичное руководство со стороны своего командования, хорошую выучку в части атак
с бреющего полета».
И далее французский генерал замечает: «...атаки под Гвадалахарой произвели сильное впечатление на
немецкий легион «Кондор». Командующий советскими авиационными частями замечательно
воспользовался обстановкой, правильно ее оценив, проявив дерзость чрезмерную».
Дуглас, как мы видели, был не только организатором всей операции, он и сам принимал в ней
непосредственное участие.
Через несколько месяцев после того как отгремели последние залпы на Гвадалахарском фронте, теплой
июньской ночью в квартире Смушкевича в Витебске раздался телефонный звонок. Жена взяла трубку и
услышала далекий, но такой долгожданный голос:
— Здравствуй, я здесь... Нет, еще не в Витебске, но все-таки уже дома... Тороплюсь в Москву. Утром буду
в Орше... Встречай меня там. [81]
Все это время его семья жила только одной мыслью: как там? Для миллионов людей в те дни это был
вопрос, который они каждый день задавали друг другу. Но для нее он имел еще и свой, особый смысл.
Письма от него были очень кратки. «Ходи в театр. Развлекайся, веселись. Смотри за детьми. Я
обязательно вернусь».
У двери позвонили. Друзья уже знали обо всем.
— Скорей, скорей! Надо успеть, — поторопил командовавший в отсутствие Смушкевича бригадой
начальник штаба Миньков.
Внизу пофыркивал подаренный в свое время Якову Владимировичу Уборевичем «газик».
Уже рассветало. По дороге к Орше было еще тихо. Лишь навстречу в облаке пыли неслась какая-то
машина. Она поравнялась с «газиком» и остановилась.
От машины бежал человек в сером штатском костюме. Она еще никогда не видела мужа в штатском. Это
был он.
Через день он улетел. А на следующее утро позвонил из Москвы: «Включай радио...»
Было совсем рано. Вначале в приемнике отшумела Красная площадь. Затем шесть раз пробили куранты.
Ее охватило нетерпение. Ну, что там?
— Доброе утро, — сказал диктор.
— Доброе, — машинально произнесла она. Потом подумала и решила разбудить дочку. Та недовольно
посмотрела на мать, но, увидев ее какое-то особенное в это утро лицо, села на кровати, протирая глаза.
— Указ Всесоюзного Центрального Исполнительного Комитета... — начал диктор.
В комнате воцарилась тишина.
— За образцовое выполнение специального задания правительства по укреплению оборонной мощи [82]
Советского Союза и проявленный в этом деле героизм присвоить звание Героя Советского Союза, —
читал торжественно диктор. Он назвал ряд фамилий, среди них были знакомые. И вот: — Комкору
Смушкевичу Якову Владимировичу...
В Кремле Михаил Иванович Калинин протянул ему две коробочки с двумя орденами Ленина — одним
Смушкевич был награжден еще в январе — и грамоту Героя Советского Союза. Золотых звезд тогда еще
не было. Их ввели позднее.
— До будущей встречи, — Михаил Иванович улыбнулся так, как умел улыбаться только он, по-отечески
мягко. Он крепко пожал Смушкевичу руку и добавил: — Здесь же...
Из Кремля группа награжденных, а в ней были воевавшие в Испании командиры всех родов войск, оживленной гурьбой отправились к наркому.
До улицы Фрунзе было рукой подать, и все решили пройтись по летним московским улицам. Только что
отшумел быстрый дождь, и Москва, умытая им, сияла свежестью зелени в Александровском саду, блеском нового асфальта, белоснежными навесами на тележках с газировкой, яркими летними платьями.
На перекрестках чудодействовали милиционеры в своих шлемах с шишаками. Машин стало больше, У
библиотеки имени В. И. Ленина появилась станция метро. Ее не было, когда они уезжали в Испанию.
Росла, хорошела Москва в их отсутствие.
У наркома все доложили о действиях своих родов войск. Выслушав их, Ворошилов спросил:
— Устали? — И, не дожидаясь ответа, сам ответил: — Знаю. Устали. Но на отдых пока не рассчитывайте.
Не время. Впрочем, — он бросил взгляд на часы, — часа три отдохнуть можете, а вечером Политбюро
слушать вас будет. [83]
Почти во всю длину большой комнаты — она знакома по множеству кинофильмов и фотографий —
тянется стол. За ним члены Политбюро. Они внимательно выслушивают каждого. Уже рассказал о
действиях артиллерии Н. Н. Воронов. О танках говорит Д. Г. Павлов. Сейчас очередь за летчиками. Их
трое. Константин Гусев и Иван Копец расскажут о воздушных боях. Смушкевич проанализирует и даст
общую оценку действиям авиации.
Все слушали молча. Сталин прохаживался вдоль стола.
Смушкевич кончил словами:
— Мы должны быть готовы к тому, что начало войны в будущем может выразиться в том, что воздушные
армии нападающей державы внезапно перейдут государственную границу с целью разрушения и
уничтожения наиболее важных военных объектов противника. Это показывает опыт Испании, и мы
должны предвидеть это.
Сталин одобрительно кивнул.
Эти слова были произнесены 22 июня 1937 года. До начала войны оставалось ровно четыре года. Но
началась она именно так.
Смушкевич закончил. Вопросов было много, а когда он ответил на все, Ворошилов сказал:
— Завтра прошу ко мне, товарищи командиры. Узнаете о новых назначениях.
— Почему завтра? — прервал его Сталин. — Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?
У нас ведь уже все решено? — Он сделал паузу. Возражений не последовало. — Значит, нужно сегодня
им объявить.
Ворошилов прочитал приказ. Смушкевич назначался заместителем начальника Военно-Воздушных Сил
