Третья дочка, Элеонора, влюбилась тоже во француза (Маркс хотел в родственники англичан), причём старше её вдвое. Маркс запретил Элеоноре встречаться с ним, и та впала в многочисленные психические и физиологические болезни, за исключением фурункулёза. Внешне она была копия Маркса, но, как она сама отметила, без признаков папашкиной гениальности. Девушка сходила с ума от похоти, стала заядлой курильщицей, а моральный папаша советовал ей отвлекаться на другие дела. Но это ей не помогало, как и следовало ожидать.
Маркс взял её с собой в Карлсбад на воды, надеясь вылечить её таким гнусным способом от похоти. Сам Маркс пытался лечиться от печени. Перед отъездом, так как надо было ехать через Германию, Маркс подал прошение на английское гражданство, но ему отказали из-за его революционной суеты.
В итоге он довёл свою Дженнихен до анорексии (1: 375). Она заработала рак мочевого пузыря и в 1883 году умерла. Так заботливый папаша победно уберёг свою дочь от хуя.
А у Дженни, жены, тоже созрел рак. Она умерла 2 декабря 1881 года. У Маркса был такой бронхит (накурился), что последние три недели до её смерти он лежал в соседней спальне и якобы даже не мог двинуться, чтобы подойти к умирающей жене. А испражняться-то он ходил. Жена ведь лежала за стенкой, и путь в санузел не превышал по расстоянию пути к спальне жены.
После смерти Дженни Маркс быстро оправился и поплыл в Алжир для смены климата. (Италия была для него закрыта, он был в чёрном списке террористов – какого-то его однофамильца итальянцы даже арестовали.)
Маркс провёл несколько месяцев в Алжире, Монте Карло и Швейцарии. В какой бы южный город он ни приезжал, его встречали грозы и дожди, несмотря на то, что за день до его приезда сияло солнце (1:377).
В Алжире он сбрил бороду, усы и волосы на голове. Вот на какую фотографию Маркса надо было бы посмотреть. Но, судя по всему, она либо не была сделана, либо не сохранилась, либо хранится марксистами в тайнике, чтобы мир не увидел истинного лица Маркса.
В конце концов Маркс вернулся в Лондон, где и умер 17 марта 1883 года.
Энгельс умер от рака пищевода 5 августа 1895 года.
После смерти Энгельса бумагами Маркса стали заведовать дочь Элеонора и её любовник Edward Aveling. Любовник спал с кем попало, тайно женился на какой-то девице, и когда Элеонора об этом узнала и ошалела, Эдвард предложил ей двойное самоубийство. Он прислал ей синильную кислоту. Элеонора написала любовнику нежное письмо и выпила яд, а Эдвард передумал и таким образом убил её и освободился от Марксового проклятия. Обвинений Эдварду не предъявили.
Можно легко представить, какие метаморфозы претерпели бумаги Маркса в таких психически «уравновешенных руках».
Лаура и Поль Лафарг жили в окрестностях Парижа на деньги, получаемые от Энгельса. В ноябре 1911 года, когда Полю было 69, а Лауре 66, они решили, что жить больше незачем, и вместе покончили с собой. На этот раз никто не схитрил. Ленин пришёл на их похороны и произнёс речь, что идеи её отца станут реальностью быстрее, чем думают.
Дольше всех прожил Фредди Demuth, который тихо умер в Лондоне 28 января 1929 года.
* * *
Из тройки еврейских богатырей Маркс оказался для меня омерзительным. После него началось существенное улучшение: Фрейд был во много раз приличнее и приятнее, а Эйнштейн – так вообще душка.
* * *
Фейербах утверждал, что человек определяется тем, что он ест. Маркс и Энгельс утверждали, что человек – это то, что он производит (1:95). Эффективность, с которой такие схемы убеждают в своей справедливости людей, дают мне возможность сделать своё определение человека, которое должно быть самым эффективным: человек – это то, кого и как он ебёт.
Женщины представлялись Марксу буржуазией, а пролетариат – мужчиной со всеми вытекающими из обоих последствиями. Но женщин он не хотел уничтожить как класс, а жаждал переебать как пол. Однако в силу перманентного безденежья он перекинулся с их недоступности на буржуазию, с которой можно было справиться хотя бы словесно. А ещё лучше – чужими руками.
* * *
Маркс с важным видом повторял библейское:
Не человек для закона, а закон для человека.
Но человека он заменял обществом и писал, что как только законы перестают отражать чаяния общества, они становятся простой бумажкой. И далее:
Общество не основано на законах. Это юридическая выдумка. Наоборот, законы должны быть основаны на обществе и должны отражать его интересы, нужды… (4:20).
Это верно прежде всего по отношению к сексуальным законам – так, сексуальные законы Америки – это измызганные стариной бумажки, которые отражают не состояние общества, а состояние попов и моралистов, прибравших к рукам власть.
Теоретики жестокости, как подстрекатели и предатели, выносят опасную философию народу для потребления – а это всё равно, что давать спички детям. Всякие индивидуалистические учения, попадая в руки народу (а не индивидууму), становятся народными, то есть противоречащими своей индивидуалистической сути. Поэтому учения эти претерпевают трансформацию до такой степени, что становятся неузнаваемыми. Так, гениальные просветления Ницше (см. с. 353–393 наст, изд.) «обнародовали» нацисты, а кабинетные измышления Маркса – запустили в свои вены своры коммунистов.
* * *
Не сознание определяет бытие, а бытие определяет сознание – так любил жонглировать словами Маркс, ставя понятия с ног на голову и с головы на ноги, вместо того чтобы приделать ноги к голове и голову к ногам (1:237). (Так он сделал и в названии одной из своих статей: фразу оппонента «Бедность богатого» переделывает в Богатство бедности. Так и де Сад умудрился, переделав «боль наслаждения» в «наслаждение боли».)
* * *
Вряд ли существует теория, помимо марксизма, результаты приложения которой выразились в уничтожении многих десятков миллионов людей. С марксизмом может конкурировать разве что христианство. Но оно уничтожало людей в течение тысячелетий, а марксизм справился всего за столетие. Можно ли винить за это Маркса? Если винить Ницше за фашистские штучки абсолютно нельзя, ибо он ничего не делал для воплощения своих радикальных идей, то Маркс подло провоцировал людей и участвовал в сборищах, целью которых было непосредственное уничтожение буржуазии, то есть людей. Он посеял ветер, а Россия и прочие безумные страны пожали смертоносную бурю. А ведь всё можно было бы легко избежать, если бы Марксу привалили большие деньги и он бы ушёл в философию или в блядей. Маркса постоянно дразнило буржуазное общество своими увеличивающимися потребительскими возможностями и в то же время тыкало Маркса носом в нищету. В глубине души Маркс ненавидел Энгельса и, как всякий антисемит имеет любимого еврея, так Маркс ненавидел буржуазию, но терпел Энгельса. Он мечтал ему отомстить за его помощь, но, так как рубить сук, на котором Маркс сидел, не хотелось, он решил отомстить всем остальным, которые создали прекрасный мир, в котором Марксу не находилось достойного, по его мнению, места. Вот он, раздразнённый Везувий, и извергнулся своей человеконенавистнической теорией, прикрывавшейся интересами безличного для него пролетариата, а по сути наполненной ненавистью и завистью к недоступным для него благам. Сила Марксова ума была таков а, что смогла зацепить подобных ему нищих. Как христианство было обращено к немощным, нищим и убогим, точно так же Маркс обращался к злобе и немощи ущемлённых. А голодные – это самые опасные люди.
