160
Мережковский сказал, что Ницше под конец в своем Дионисе узнал Христа. — Ср.: «Ницше называл себя "последним учеником философа Диониса". Но так и не понял он, а может быть, только не хотел понять, нарочно закрывал глаза, чтобы не видеть слишком страшной и загадочной связи Диониса, бога трагического отчаяния, бога вина и крови, отдающего людям кровь свою, как вино, чтобы утолить их жажду, — связь этого бога с Тем, Кого "последний ученик Диониса" не потому ли так яростно отрицает, что все-таки слишком чувствует свою беззащитность перед Ним, — с Тем, Кто сказал: "Я есмь истинная лоза, а Отец Мой виноградарь. Кто жаждет, — иди ко мне и пей". <…> Недаром в вещем бреду уже начинавшегося безумия называл он себя не только последним учеником, не только жрецом и жертвою Диониса, но и самим "распятым Дионисом" — "der gekreuzigte Dionysos". <…> В последние минуты свои, уже чувствуя приближение безумия и вспоминая весь пройденный им крестный путь, все неимоверные муки тела и духа, которые привели его к этой Голгофе безумия, — Ницше с жалкою усмешкою назвал себя "распятым Дионисом". Но, конечно, в действительности был он более "распятым", нежели "Дионисом"» (Мережковский Д. С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. С. 240, 262; указано А. Медведевым).
У Достоевского «Великий Инквизитор» иронически защищал традицию против «самого» Христа. — В «поэме» «Великий инквизитор» Иван Карамазов рассказывает о втором пришествии Христа в испанскую Севилью XVI в. Великий инквизитор принимает предложенные Христу в пустыне три искушения дьявола (хлебом, чудом и властью) (Мф. 4, 3–10), оправдывая их пятнадцативековой традицией, а отвергнувшего эти искушения Христа он готов сжечь на костре, «как злейшего из еретиков»: «в этих трех вопросах как бы совокуплена в одно целое и предсказана вся дальнейшая история человеческая и явлены три образа, в которых сойдутся все неразрешимые исторические противоречия человеческой природы на всей земле. Тогда это не могло быть еще так видно, ибо будущее было неведомо, но теперь, когда прошло пятнадцать веков, мы видим, что всё в этих трех вопросах до того угадано и предсказано и до того оправдалось, что прибавить к ним или убавить от них ничего нельзя более» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1976. Т. 14. С. 230).
…при наличии сил изуродую жизнь свою под Христа: и в конце приду к Христу. — Пришвин имеет в виду не только смерть Ницше (см. коммент. к Мережковский сказал, что Ницше под конец в своем Дионисе узнал Христа), но и христианскую кончину Розанова. О предсмертном духовном перевороте Розанова от яростного христоборчества к церковному исповеданию Христа можно судить по дневнику Н. В. Розановой: «Когда я переносила его с кровати на кушетку, он с какой-то ненавистью и вместе пристально смотрел на свое тело, эти ужасные изломы своего тела: "Надя, по-моему, я похож на Христа, снятого с креста. <…> я не сравниваю себя с Христом, но эти ужасные изломы, эти кости напоминают мне страдание Христа, его погребение". Он часто, очень часто возвращался к этому. <…> Он все твердил, что везде во всем видит знак Креста, и крестил окружающих. <…> И часто, часто он говорил: "Христос Воскресе. Обнимемся все, все! Радость вокруг"» (На последнем изломе: В. В. Розанов в записках дочери/Публ. В. Сукача//Литературная газета. 1999. 10 февраля. С. 12; указано А. Медведевым).
…в состоянии Заратустры в сверхчеловеческом… — Заратустра (Зороастр) — древнеперсидский пророк, послуживший прообразом учителя и пророка в философском трактате Ницше «Так говорил Заратустра». Ср.: «Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его? <…> Смотрите я учу вас о сверхчеловеке! Сверхчеловек — смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли!» (Ницше Ф. Соч.: В 2 т. М.: Мысль. 1990. Т. 2. С. 8–9.) В библиотеке писателя (музей Пришвина, филиал ГЛМ) нет случайных книг, только те, к которым он постоянно обращался («вечные спутники»), среди них — томик Ф. Ницше «Так говорил Заратустра» (СПб., 1913).
…в чем и Ницше и Розанов обвиняют Христа: «да» за счет отрицания рода. — Противопоставляя Ветхий Завет Евангелию, Розанов исходит из слов Христа о разделении в семье (Лк. 12, 49–53) и об оставлении Христовым учеником родных (Лк. 19, 26): «Вот Царство Христово: разодрание уз между людьми и с землею» (Розанов В. В. Собр. соч. В темных религиозных лучах. М., 1994. С. 133); «Иисус и мог только (Мф. 19) сослаться формально на заповедь Ветхого Завета: "плодитесь" и проч., но именно с этим "и прочее", равнодушно; когда же дело дошло не до ответа пристававшим на улице (Мф. 19), а до личного Его отношения, то Он и воскликнул: "Ни — жены, ни — детей, ни — невесток и свекровей. Мой огонь — другой! О, если бы он возжегся!!!" Такова была Его небесная природа…» (Там же. С. 348).
Это характерное для Розанова противопоставление Ветхого Завета Евангелию вызвано его «врожденной непредрасположенностью» к последнему, которая «образовалась от ранней моей расположенности к рождению» (Розанов В. В. О себе и жизни своей. М., 1990. С. 247; указано А. Медведевым).
Русский фатализм. — См.: «Болезненное состояние само есть своего рода ressentiment (злопамятство. — Я. Г.). Против него существует у больного только одно великое целебное средство — я называю его русским фатализмом, тем безропотным фатализмом, с каким русский солдат, когда ему слишком в тягость военный поход, ложится, наконец, в снег. Ничего больше не принимать, не допускать к себе, не воспринимать в себя — вообще не реагировать больше… Глубокий смысл этого фатализма, который не всегда есть только мужество к смерти, но и сохранение жизни при самых опасных для жизни обстоятельствах, выражает ослабление обмена веществ, его замедление, своего рода волю к зимней спячке. Еще несколько шагов в этой логике — и приходишь к факиру, неделями спящему в гробу… Так как истощался бы слишком быстро, если бы реагировал вообще, то уже и вовсе не реагируешь — это логика» (Ницше Ф. Соч.: В 2 т. Т. 2. С. 704).
Рассказ «Птичий сон». — Впервые напечатан в журн. «Охотник и рыбак Сибири» (1930. № 11), вошел в цикл «Календарь природы» (Собр. соч. 1982–1986. Т. 3. С. 303–307).
