Я думаю, на раскопках проверим еще одну гипотезу.
Очень интересная стоянка...
И, продолжая говорить, он вместе со студентами направился к чугунным воротам сада.
- Мне бы их заботы, - повторил Волков, указывая на свою рисованную карту. - Гляди... Немцы захватили стратегический плацдарм в Европе. Фланги у них обеспечены. И японцы наступают в Азии...
Андрей смотрел на грозные зубцы кремлевской стены, на кружившийся пух, на луковицы куполов храмов, уткнувшихся в синь июньского неба, думая, как трудно разгадать прошлое, а еще труднее знать будущее.
- Сюда гляди, - произнес Волков. - Вот где интересно.
- Да, - вздохнул Андрей, наклоняясь. - Обидно, что летние каникулы у нас пропали.
- Балда вы, лейтенант, - произнес Волков, раздувая тонкие ноздри.
- Балда, - согласился Андрей. - Если б ты не уговорил заняться парашютом, давно бы экзамены сдали...
- Мой отец, - перебил Волков, - тоже полагает, что армии созданы для лентяев и тупиц.
Андрей улыбнулся, представив себе отца Волкова, тщедушного бухгалтера, который любил говорить о политике длинными, витиеватыми фразами, но умолкал сразу под взглядом жены - немногословной внучки генерала, воевавшего еще с Наполеоном. Сыну достались характер матери, а внешность отца: угловатые плечи, запавшие щеки, крупный, нависающий лоб.
Они учились на втором курсе университета, но весной их призвали в армию для ускоренной подготовки командиров, и теперь еще надо было стажироваться у западной границы.
- Вообще-то... - начал Андрей.
- Вообще, какого черта сидим!
- Между прочим, - сказал Андрей, - и ты был неравнодушен.
- Я? - Волков резко сдвинул ноги в серых брюках и спортивных тапочках. - Меня тошнит, когда писатели расписывают эту любовную чепуху. Он любит, она не любит. Вот проблема! Для какой же надобности голова?.. Есть вещи интереснее. Смотри!.. Бросили десант и на Крит. Это же репетиция для захвата островов Англии через Ла-Манш. Понял?.. Или с территории Норвегии. А может быть, одновременно...
Чья-то быстрая тень легла на всю его карту.
Андрей вначале увидел туфли: маленькие, белые.
И стройные, загорелые, оцарапанные до колен травой ноги.
- Ну, вот... Марго.
- А-а... Маша Галицына, - с деланным равнодушием проговорил Волков.
II
Она была в коротком, легком сарафанчике. Темные, отливающие бронзой мокрые волосы закрывали ее левое плечо. Позади стоял Мишка Шубин, тоже их одноклассник, коротконогий, с выпуклой грудью, близорукими глазами, держа в руках мохнатое полотенце, зонтик и дамскую сумочку.
- Ух, ребята!.. Сила! - заговорил Шубин. - А мы с пляжа...
- Нет, как это называется? - перебила его Марго. - За три месяца ни строчки! Как это называется? И нет вам прощения!
Ее широко раскрытые светло-зеленые глаза стали темными и почти черными; брови сдвинулись, но улыбка выдавала, что ей приятна встреча и то, как восторженно смотрит Андрей, а сердится она лишь на Волкова, который даже отвернулся, вынимая из кармана папиросы.
- Вчера не могли приехать? У нас был концерт.
Я играла сонату Моцарта. И завтра...
- Сегодня опять уедем, - сказал Андрей.
- Как это сегодня? - Марго посмотрела на Волкова, ломавшего спички одну за другой.
- Три часа осталось. Еще домой сбегать надо, чтобы надеть военную форму.
- Значит, вы уже генералы?
- Лейтенанты, - улыбнулся Андрей. - Только не простые, а десантных войск.
- Сила! - завистливо вздохнул Шубин.
- Я всегда путаю, кто лейтенант, а кто генерал, - смешливые искорки блеснули в глазах Марго.
- Как живешь, Шуба? - закурив наконец, спросил Волков.
- Михал Михалыч у нас гений, - сказала Марго. - Открыл новую звезду. Эта звезда будет называться моим именем. Понятно?
- Вот уж, - Шубин смутился и, густо краснея, локтями поддернул изношенные, лоснившиеся брюки. - Ничего я не открыл. Ну, рассчитал, что должна быть звездная масса согласно тяготению. Элементарно...
- Ну да, элементарно, - смешливые искорки в ее зрачках разгорелись ярче. - Целая звезда, и вокруг нее планеты. Когда-нибудь улечу... Михал Михалыч говорит, что там обязательно живут люди: вроде спрутов или ящериц, но зато все умные.
- А ты все такая же, - сказал Андрей, чтобы выручить простодушного Михал Михалыча, над которым обычно подсмеивались и которого звали по имени и отчеству с первого класса. Он явился тогда в школу, нарисовав для солидности большие усы въедливой несмываемой краской.
- А все мальчишки, - засмеялась она, - как подрастут, делаются скучными. Или хвастают, или выдумывают комплименты. Только Волков ни разу не сказал мне что-нибудь приятное...
- Я не терплю вранья, - хмуро проговорил он.
- Что другим приятно, у тебя называется враньем.
Да? - обиженно сказала Марго.
- Ребята, может, холодного пива? - предложил Шубин. - Холодное пиво сила! Мы факультетом ночью баржи грузили. Лишняя тридцатка есть.
- Ни в коем случае, - решительно запротестовала Марго. - Через мой труп. На эти деньги купи себе новые штаны. И гениям нужны штаны!.. А сейчас идем ко мне. Нянька рыбный пирог испекла.
Шубин вздохнул, глядя на нее, как язычник на божество.
- Мы ведь уезжаем, - напомнил Волков.
- Хоть на десять минут. Если не приведу вас, то нянька загрызет. Что ты молчишь, Андрей?
- Если недолго... Успеем ведь?
- Ладно, - помолчав, сказал Волков.
Они вышли из сада на площадь. К вечеру на улицах стало людно. По-субботнему веселые москвичи потоком шли мимо Кремля и Лобного места, где когдато рубили головы усомнившимся в справедливости власти или догмах веры; затем через мосты к парку, где уже вспыхивали хвостатые фейерверки. Тополиный пух летал и здесь, опускался на лица, плечи. Марго, все больше оживляясь, лукаво поглядывала на хмурого, как бы недовольного уличной толчеей Волкова.
- А помните, как задачки у Михал Михалыча на школьных экзаменах списывали? - говорила она. - И что вам еще расскажу... Как-то уговорила Волкова проводить меня домой. Идем, а он молчит. Пришли к дому - он тоже молчит. Я разозлилась и спрашиваю:
"Сережка, ты умеешь целоваться?" Знаете, что сказал он? "Больно мне нужно еще обмусоливаться..."
Шубин и Андрей рассмеялись.
- Тогда мы учились в пятом или шестом классе? - делая невинное лицо, спросила Марго у Волкова.
- Не помню, - буркнул тот.
Они свернули к набережной. У каменного барьера в наступивших сумерках вырисовывались редкие парочки влюбленных.
- А знаете, в Москве ночью камни поют, - сказала Марго.
- Любое тело, - кивнул Шубин, - при охлаждении издает звук.
- Все тебе понятно! - грустным тоном вдруг сказала Марго. - Будто важно отчего, а не что. Так и жить неинтересно.
Шла она упругой, легкой походкой, словно в такт музыке, которая была в ней самой.
