приговор к расстрелу с заменой на 10 лет исправительно-трудовых лагерей. Из лагеря, где он работал инженером-электриком, Борис писал жене: «…судьба личности такая мелочь, что о ней не приходится много говорить. Нельзя в вихре таких событий хныкать о себе. Я считаю, что я в вихре этих событий, как песчинка, попал в общий смерч и должен быть счастлив, что физически уцелел и могу снова наблюдать жизнь, и хотя за решеткой, но помогать строительству… А обстановка для работы есть, и мы работаем усердно». Неожиданно вскоре Борис был амнистирован и отправлен работать главным инженером Донэнерго. В сентябре 1937-го был вновь арестован, осужден и по приговору расстрелян.
Общая нравственная установка, неписаный семейный постулат: «обстановка для работы есть» — эти строки написаны в заключении, стало быть, условия для усердной работы находились такими людьми практически всегда, при любых бытовых условиях и обстоятельствах. Даже для девочки Ксении в необходимый минимум гармоничного внутреннего существования не входят платьица и игрушки: «Книги, тетради, учебники, книжки для чтения — все мое душевное хозяйство». При этом внимание и аппетит к жизни были постоянны: поражает описание экстерьеров и обстановки домов, предметный мир базаров, наряды всевозможных кроев и тканей, модели причесок и многое другое — в деталях и красках. Это взгляд смелого и открытого всему миру человека: монастырское «отречение от жизни мне казалось страшнее смерти». Особенность памяти мемуаристки состоит и в личной топологической одаренности: она прекрасно запоминала расположение предметов в пространстве, от содержимого ящика стола до планировки усадьбы. И, конечно, специфическая память на репродукции, иллюстрации, самые разнообразные «картинки» — здесь чувствуется глаз будущего художника, сосредоточенного на восприятии и передаче визуального.
В характере автора мемуаров разместить среди глав одну с неожиданным заголовком «Лень». Трезво и без оправданий, достаточно отстраненно описывается особенность темперамента: опоздания в школу, невыученные по лености уроки и даже утреннее одевание и сборы с участием всех членов семьи. Казалось бы — простительная детская слабость, которая должна бы со временем изжиться, но — нет. Волевым импульсом в одночасье недостаток был преодолен после язвительного замечания одноклассницы, причем преодолен на всю жизнь. Этот эпизод относится к тем «пунктумам», о которых упоминалось выше и которые приоткрывают принцип работы психологических механизмов человека и художника.
Воспоминания удивительно переплели в единый богатый поток все эмоциональные краски жизни, без надуманных фигур умолчания и манерно отведенных в сторону глаз. Время отрочества и юности Ксении совпало с периодом становления и утверждения стиля модерн, отголоски философии которого естественным образом были развеяны в атмосфере, исподволь воспринимаясь остро чувствующими натурами. Пластическая идеология модерна сравнима, как это ни покажется странным, с философией Достоевского, в которой любой человек заключает в своей природе и зло, и добро одновременно. Такая полнота мира в каждом его творении была принята мастерами модерна как плодотворная художественная идея, где связи между внутренним и внешним, конструкцией и декором сплавились в единую, органичную образно-пространственную систему.
Например, в мемуарах поездка в Черкассы с описанием прекрасного дома и сада дяди, его многочисленной прислуги, южной щедрости природы и людей, изысканных угощений и ярких нарядов соседствует с макабрической историей про лягушек, которым дети устроили домик и нарядили их как куколок, а на следующее утро «мы увидели, что за столом сидели одни скелеты в платьях. За ночь они были съедены муравьями». И далее, без остановки продолжается рассказ про вкусную кашу, огромные солдатские качели и забавные случаи. Это — оптика человека, не боящегося жизни и доверяющего ей, готового видеть картину мира без умышленных ханжеских пропусков.
Так же объемно и без всякой приторности увидена, прочувствована и описана история своей первой влюбленности. Влюбленности со стороны мальчика Васи и легкого увлечения, не вызревшего во что-либо большее со стороны девочки Ксении. Вася, выжидающий «положенное приличием время», чтобы вновь приехать на велосипеде на желанное свидание. Рисующий по заказу «все, что ни попросишь» и дарящий свои рисунки. Неожиданно поцеловавший девочку Ксению и пишущий ей стихи, которые пишут все влюбленные мальчики в таких случаях. И родители двух этих почти детей, решившие породниться и закрепившие свое решение ритуальным застольем с открытым шампанским: «И сразу, сразу мне точно обрезали крылья, точно стеснили мои движения, и Вася, который был мне так мил и близок, сделался каким-то как будто навязанным». Отношения с Васей, который все же занял «какое-то прочное место» в жизни Ксении, чуть позже перейдут в формат творческого дуэта, когда первые рассказы совсем юной писательницы иллюстрировал юный художник. Общение с будущим талантливым графиком и скульптором Василием Масютиным продолжится в течение всей жизни, преимущественно в эпистолярном формате, и расшифровка того немногого, что сохранилось из их романа в письмах, только начинается (во время Второй мировой войны Ксения Эрнестовна, представляя реальную опасность, исходящую от пачки писем с обратным адресом в Берлине, уничтожила всю переписку).
Художник Масютин выбрал себе весьма оригинальную даму сердца, которой, к тому же, было свойственно врожденное равноправие. Она, как тогда говорили, была «эмансипэ» и не соглашалась с общепринятой установкой, что девочки — существа слабые: «Почему же я должна быть хуже мальчиков! И я себе представляла те же требования и никогда не хотела мириться, чтобы в чем-нибудь уступить в этом смысле мальчикам!»
Левашова умеет избежать в мемуарах оценочных характеристик в отношении как себя, так и окружения, не уходя ни от широты угла зрения, ни от подробностей, что позднее проявится в ее художнической позиции. С интересом, за которым упрятано одобрение, описана авантюрная история романа одноклассницы — с тайной перепиской, фальшивым «двоюродным братом», переодеваниями и побегом из института. С умеренным самоуважением называются свои первые рукодельные вещицы: платье в модном народном стиле, абажур для гостиной, соломенная шляпка, которую «с удовольствием носила все лето».
В главе «Моя душевная жизнь» перечисляются любимые журналы и газеты преимущественно литературного направления, а сильнейшее впечатление производит иллюстрированное приложение, особенно картинки, изображающие панику на базаре в Париже, пожар в театре Нью-Йорка и гибель «Титаника». В результате появилась боязнь ходить в театр, но страх имел конструктивное, методическое содержание: Ксения «придумывала, как бы отвратить публику и овладеть ею и организовать спокойный выход, если начнется пожар и покажется огонь». Совершенно в духе интеллигенции того времени совершается эволюция душевного роста: от православных ритуалов и комфортного положения «верующей», которой все ясно и понятно, к страшной пустоте, поиску ответа в книгах и желанию найти все ответы в Ясной Поляне, где только увидеть Льва Толстого. И — неожиданная случайная встреча с Толстым на Пречистенке, когда нерешительность не позволила подойти к нему,
