Как различны натуры родителей Фритьофа! Тщедушный, сухонький Бальдур Нансен в своем темном сюртуке и широкополой шляпе походит скорее на пастора, чем на юриста, так он неизменно размерен, аккуратен и тих.
Зато фру Аделаида Нансен кажется олицетворением подвижности. Урожденная баронесса Ведель-Ярлберг, она чужда аристократической чопорности, пренебрегает всякими условностями. Не считаясь с мнением света, что женщинам неприлично заниматься спортом, бегает на коньках и на лыжах, не брезгует никакой работой. Случается даже, что помогает служанке стирать белье. Трудится и в саду и на огороде, сама обшивает детей, а на досуге много читает.
Фритьоф весь в свою мать — такой же подвижный, смельчак. Впрочем, кое-что заимствовал он и от отца — в характере его настойчивости и дотошности хоть отбавляй.
— А вот и я! — веселый мальчишеский голос вывел старика из задумчивости.
— Что с тобой, парень?
— Опять упал. Лыжа одна отстает, другая рвется, вперед…
— Да, лыжи твои действительно никудышные. Ну что ж, жди от меня подарок. Новые…
— Настоящие?
— Самые лучшие, такие, что станешь чемпионом нашей округи.
— Благодарю, господин Фабрициус!
— А теперь идем в Сторе-Френ…
Безгласный зимний лес поглотил в своей чаще седобородого старика и шедшего рядом юнца. Шагали они неторопливо, молча, словно боясь нарушить величественный покой окружающего мира.
Если учитель арифметики входил в класс и сразу, не говоря ни слова, шел к высокой кафедре, это было верным признаком, что он в дурном настроении. Но сегодня все вышло иначе, хотя учитель в ответ на общее приветствие: „Здравствуйте, господин Трюгве!“ — лишь торопливо кивнул головой.
— Дети! — произнес он, взяв одну из принесенных с собой тетрадей. — Задача, которую я задал для домашней работы, была не из легких. Мало кто из вас правильно решил, сколько прибыли получил рыботорговец, продавая свой товар на два скилинга дороже, чем раньше. И тем более порадовал меня ученик, который не только нашел верное арифметическое решение, но сделал это и алгебраическим способом. А ведь алгебру вы начали изучать совсем недавно. Значит, он способный, отличный математик. Кто он? Мальчик, непостоянный в прилежании и потому не достигающий должных успехов. Зовут его Фритьоф Нансен!
Фритьоф просто не поверил своим ушам, услышав после слов „отличный математик“ свою фамилию. К математике он не питал особой склонности и алгебраическое решение задачи сделал лишь для забавы, нисколько не помышляя заслужить одобрение господина Трюгве.
Лестные слова учителя тронули его мало, потому что мечтал он совсем о другом. Если бы кто-нибудь спросил: „Что ты сейчас хочешь более всего?“ — Фритьоф ответил не задумываясь: „Сделать такой самострел, чтобы можно было бить белок без промаха!“
Учитель вызывал к доске то одного, то другого ученика.
— Ялмар Гундерсен! Реши задачу: „Купец продал двадцать кусков сукна первого сорта и в три раза больше второго сорта. Сколько крон заработал купец, если…“
— Оттар Стефенссен! Сколько нажил рыботорговец, который…
— Оле Больстад, как велик барыш виноторговца, если он…
Господин Трюгве скрипучим голосом диктовал задачи, в которых неизменно кто-нибудь что-нибудь продавал, покупал, наживал.
Фритьоф рассеянно глядел в окно. Подсчитывать чужие барыши было невмоготу.
„А что, если вместо лука-самострела сделать ружье? Настоящее ружье из водопроводной трубы, и чтобы стреляло оно картечью, нарубленной из гвоздей. С таким ружьем можно смело охотиться в лесу на любого зверя…“
Фритьоф даже подскочил от такой блистательной мысли. Но — порох… Где достать порох?
Как истый изобретатель, он был целиком захвачен своим замыслом. Даже громкий звонок, возвестивший перемену, не отвлек. Когда школьники гурьбой выбежали в коридор, Фритьоф остался в классе один. Светловолосая голова его низко склонилась над книгой. Но он только делал вид, будто читает. Пускай все полагают, что он увлекся книгой, и не мешают ему изобретать.
— Эй, Нансен! Чего расселся? Ишь, великий математик!.. Сколько будет дважды два? Пять? Докажи алгебраическим способом. Ну, чего молчишь?
Разумеется, так мог приставать только Карл Дауес, Считавший себя первым силачом в классе. Подкрался он незаметно и решил подразнить Фритьофа. Между ними вражда давняя: Фритьоф тоже считает себя первым силачом в классе.
— Отстань! — крикнул Фритьоф.
— А вот не отстану!
— Брысь!
Сам брысь! — Карл толкнул локтем.
Не смей!
— Ага, боишься… Трус!
Фритьоф бросился на обидчика. И началась драка.
Кулаки… Тумаки… Синяки…
То была извечная драка школьников, о которой не стоило бы упоминать, если бы в ней не проявился характер Фритьофа. Он наступал, хотя сразу определилось преимущество толстяка Карла. Неповоротливый, зато нечувствительный к боли, Карл дрался отчаянно.
— Сдаешься? — предложил он.
— Нет!
Огромный, вспухший под глазом синяк мешал Фритьофу видеть противника. Все же он упорно шел в наступление, несмотря на то, что из носа текла кровь и под глазом вспух новый синяк.
Только вмешательство господина Трюгве заставило прекратить эту драку, которую даже видавшие виды второгодники вспоминали потом с восхищением. Учитель применил своеобразный воспитательный прием.
— Драчуны, — распорядился он, — после занятий останьтесь в пустом классе. Сидите там вдвоем, смотрите друг на друга и стыдитесь! Стыдитесь!
После занятий Фритьоф и Карл остались в пустом классе. Соперники сидели на партах насупившись. Только иногда взгляды их скрещивались, и затем снова каждый глядел в сторону. Так прошла минута, другая, еще несколько. Время тянулось невыносимо медленно.
Первым нарушил молчание Фритьоф.
— Ну… — произнес он, не оборачиваясь.
— Ну… — откликнулся Карл, тоже не отрывая взгляда от противоположной стены.
— Глупо ссориться! Помиримся!
Они обернулись. Посмотрели друг на друга.
— Я все думаю… — заметил Фритьоф.
— О чем?
— Как получить порох?
— Очень просто!
— Как?
— Надо достать фейерверки. В них много пороха.
Вскоре, когда учитель заглянул в класс, он увидел, что недавние противники сидели рядом и, забыв о недавней драке, с увлечением обсуждали какие-то свои мальчишеские дела.
Усадьба Сторе-Френ ничем не отличается от других хуторков, плотным кольцом окружающих Христианию. Постройки крыты такой же красной черепицей и так же утопают в зелени елового леса. Но слово „усадьба“, пожалуй, звучит слишком громко для клочка земли, на котором умещаются лишь обветшалый дом, коровник и хлев. Правда, раздолье вокруг! Рядом бежит стремительная горная речка, в прохладной воде ее обилие форелей. А за холмами видны башни старинной крепости, она у самого берега неоглядного моря.
