Я прочитала все то, что смогла найти. Моя цель состояла в том, чтобы не упустить ни одной женской автобиографии детства, потому что я считаю, что основой теории должны быть эмпирические данные: чем их больше, тем лучше. Думаю, нет необходимости говорить о том, что всеобъемлющий характер архивной работы остается неосуществимой мечтой. Я не претендую на полноту исследуемого материала. Читатели наверняка вспомнят множество текстов, не упомянутых в этой работе. В частности, конечно, есть много непереведенных произведений на языках, которыми я не владею: русском, испанском, итальянском, нидерландском и скандинавских языках. Я обращаюсь к двум основным традициям: французской, более ранней и определившей тенденции, и англоязычной, сравнительно рано начавшей доминировать благодаря численному превосходству. Свой вклад в нее внесли писательницы из Англии, Ирландии, Соединенных Штатов, Канады и Австралии (и не только). Читатели могут также задаться вопросом, почему я опускаю некоторые названия, которые включают в свои списки другие библиографы. Причина в том, что я исключаю тексты, в которых детскому «я» уделяется слишком мало внимания: там, где детские годы трактуются кратко, «я» маргинализируется или же автор прячет свою самопрезентацию в художественном произведении *. Подробнее об этих пограничных типах я расскажу ниже.
Я ознакомилась со многими текстами, полностью забытыми и пылившимися на дальних полках библиотек. Количество обнаруженных сокровищ меня не просто удивило: как оказалось, женщины страстно писали и публиковали тексты о своем детстве и юности с середины XIX века. Так мое повествование вышло за первоначальные рамки. После Второй мировой войны количество автобиографий детства стало расти как на дрожжах и особенно резко оно увеличилось на гребне второй волны феминизма в конце 1960‑х. Поэтому я решила остановиться на 1969 годе.
Эта книга написана для широкой аудитории. Она будет полезна всем, кто интересуется женскими автобиографиями детства и детством как таковым. Цель моей работы состоит в том, чтобы показать, как женщины пришли к этому жанру и как со временем менялись их подходы. «Черный континент» женственности (как описал его Зигмунд Фрейд) не такой уж и черный, каким он был сорок лет назад. Однако запоздалых исследований, созданных за эти годы, недостаточно, чтобы предоставить истории женщин и женского литературного творчества такой же фундамент, как у событий и культурных продуктов, которые все время находились в фокусе внимания исследователей и широкой общественности. Таким образом, в этой книге анализируется 178 забытых текстов, предшествовавших известным современным примерам, многие из которых сами отличаются высоким качеством. Я исследую содержание, форму, стиль и тон этих произведений, обращая внимание на самопрезентацию авторов, а также на любые их реплики по гендерным вопросам.
Выбранный мною метод известен в социальных науках как «обоснованная теория» (grounded theory). Таким образом, я начинаю не с «исследовательского вопроса», для которого ищу «примеры», а стараюсь охватить все имеющиеся в моем распоряжении данные: 178 работ. Другой подход – начать с вопросов, ставших актуальными сегодня, – может осветить ранее невидимую область прошлого, но он имеет очевидный побочный эффект: другие темы окажутся в тени. Более того, попытки обобщения на основе нескольких «примеров» всегда связаны с риском исказить картину. Как писал Э. Гомбрих в книге «Норма и форма»: «Вы никогда не сможете получить из своей классификации больше, чем вкладываете в нее» 10. Итак, я следую индуктивному методу, и позволяю данным подсказывать вопросы. Моя гипотеза, которую жанровые исследования, как правило, подтверждают, заключалась в том, что типовые модели вместе с текущим культурным климатом существенно влияли на то, что писали в конкретный период. Но другие вопросы о детстве в женских автобиографиях и ответы на них проистекали из самих исследуемых материалов. Чем больше я читала, тем больше мне приходилось корректировать собственные первоначальные предположения. Например, существует ли, как я рассчитывала, «сюжет о матери и дочери» 11, а если да, то в чем он заключается? Сегодня так или иначе часто подчеркивается виктимизация женщин. Но изображали ли женщины себя жертвами ранее? Травма – это модная сегодня тема. Является ли травма важным мотиватором в жанре женской автобиографии детства?
Для классификации материала я использую некоторые термины. Мне хочется, чтобы все было просто. Некоторые из терминов соответствуют тем, которые предлагают другие критики – «исповедь», «мемуары», «роман воспитания», «автопортрет», «реляционная автобиография» и так далее. Но я ориентировалась скорее на первичные работы, чем на критические разборы, поэтому сходство между тем, как я использую эти термины, и определениями из других исследований является случайным, а не преднамеренным. Закладываемый мною смысл не отражает тех дискуссий, которые иногда складывались вокруг терминов и могли повлиять на них *.
Когда я начинала этот исторический проект, не имея представления о том, что я найду, я представляла, что женские автобиографии детства, написанные до 1970 года, будут соответствовать нескольким моделям. В действительности эти работы оказались гораздо более разнообразными и написаны куда более изощренно, чем я могла предположить. Они не поддавались распределению по моделям. Я много размышляла о том, какое разочарование испытала бы сама при чтении литературно-исторического исследования, которое открывало бы новые горизонты, но жертвовало индивидуальными чертами рассматриваемых произведений ради того, чтобы подчеркнуть закономерности. Я поняла, что в такой ситуации задала бы сама себе вопрос: «Дорогой критик, не могли бы Вы рассказать мне немного больше о произведениях?» Поэтому я решила не подвергать свой материал избыточной переработке, а вместо этого рассмотреть много отдельных работ – от очень коротких до весьма длинных – в зависимости от того, что в них мне покажется важным. Эта процедура, конечно, сопряжена с другим риском – разочаровать читателя. Подобно тому как желтая кирпичная дорога является ориентиром для всех, кто направляется в Изумрудный город, темы соединяют произведения и направляют читателя, но придется пробираться сквозь «деревья» моих комментариев к отдельным работам, чтобы получить представление о «лесе». Читателям, которые хотят видеть лес, не отвлекаясь на отдельные деревья, я предлагаю ограничиться прочтением краткого содержания глав и пропустить все остальное. Эту книгу можно читать последовательно, но это не обязательно. Она предназначена для использования в качестве справочника, так что поддается частичному потреблению.
Жанры возникают в тандеме с культурными ценностями. Само собой разумеется, что само существование жанра автобиографии детства подразумевает общество, в котором детство считается важным и заслуживающим того, чтобы о нем писали. Так было не всегда. Эпоху, в которой детство считалось формирующим этапом, открыл романтизм. Современная автобиография, возникшая в период так называемого предромантизма и более чем любой другой жанр свидетельствующая о существовании понятия «я», знаменует идею важности детства, начиная с Жан-Жака Руссо и еще более явно Уильяма Вордсворта. Жанр автобиографии детства как феномен позднего романтизма закрепил эту идею. Если все автобиографическое произведение целиком оказывается посвящено детству, то это потому, что автор делится с читателями своей верой в то, что детство интересно и важно, что воспоминания о нем заслуживают воссоздания, что события детства заслуживают реконструкции и что детство является ключом к будущему характеру, убеждениям и даже карьере человека. Эта эпоха не закончилась. Появление психоанализа дало новый импульс вере в значительность детства, хотя психоанализ кардинально изменил представления о нем.
