Среди этих документов находилась вещь, чрезвычайно редкая по тем временам, и поэтому она мне запомнилась: фотография последней страницы прошения, поданного ученым и путешественником императору Александру III, на котором сей царствующий городовой начертал лаконический приговор, похоронивший все надежды дяди Коли на создание идеального колониального общества, которое, не насаждая христианства и не спаивая, на деле заботилось бы о счастье любимых им папуасов. Приговор был немногословным: «Считать дело конченным». Все это потому, что дядя Коля хотел спасти «диких»! Замысел совершенно не соответствовал духу того времени, когда русский ученый высадился на одном из островов Меланезии. Необходимо признать, что в делах своей второй, субтропической родины он разбирался отлично, и если еще не знал слова «геноцид», то знал или сам создал выражение «охота на людей», характеризующее отношение белых к колониальным народам. Он употреблял его в своих многочисленных письмах, которыми засыпал русские и английские власти, губернатора Австралии и представителей правительств Великобритании и Нидерландов на неизмеримых пространствах Микронезии и Меланезии. Если дядя Коля не знал слова «геноцид», то ему пришлось столкнуться с тем, что оно означает. Недавно я узнал, что в Сиднее найден архив великого путешественника, а в нем — старательно спрятанное письмо некоего Фрэнка Шеридана, полицейского чина из Куинслэнда, в котором описаны охоты так называемых «blackbirders[1]» на жителей Гвинеи и способы эксплуатации их труда в Северной Австралии. Там же обнаружены подлинные отчеты об уничтожении целых племен папуасов после истощения их физической силы.
В то время я еще не знал об этом. Несколько пожелтевших листков с черновиками писем и записями, фотография изнуренного мужчины в красивой меховой шубе и, конечно, райская птица с горы Мороб служили мне единственными иллюстрациями к устным рассказам о дяде Коле.
Основной темой рассказов была именно птица с горы Мороб. Постараюсь повторить рассказ о ней, несколько упорядочив, так как вначале мне рассказывала его няня, затем — совершенно иначе — Юра, а Дима помогал ему, вставляя свои замечания. Наконец я услышал всю историю еще раз от Сергея Сергеевича, старшего брата моего приятеля, который приехал на второй день моего пребывания в их доме из соседнего местечка, где отбывал военную службу в блестящем уланском полку. Рассказ Сергея Сергеевича несколько отличался от предыдущих. Мы сидели с ним в столовой, возле огромного камина, Юра бренчал на фортепьяно — играл преимущественно военные марши, — а Дима курил трубку за трубкой далеко, — в библиотеке. Из ее открытых дверей валили клубы дыма и время от времени доносился предостерегающий окрик, когда Юра начинал не в меру фальшивить. Я не стал прерывать рассказчика, не сказал ему, что уже дважды слышал о птице с горы Мороб, потому что форма, которую придал повествованию молодой улан, понравилась мне больше всего.
С тех пор прошло почти сорок лет. Давно уже нет в живых не только няни, но и моих друзей — они умерли молодыми. Излагая сегодня их рассказ, я, возможно, ошибусь в деталях, забытые подробности восполню узором вымысла, но постараюсь как можно точнее вопроизвести то, что сохранилось в моей памяти об этом ярком эпизоде из жизни путешественника. К сожалению, время оставляет нам лишь обрывки таких воспоминаний, но, вероятно, уже никто в мире не сможет мне сказать: постой, это было не так! Только я один знаю эту историю, потому что великий путешественник не упомянул о ней в своих записях, хранящихся в Ленинграде и Сиднее. Именно поэтому я хочу поделиться ею с моими читателями.
Когда дядя Коля прибыл на корвете русского военно-морского флота — это было в сентябре 1871 года — в залив Астролябии, Новая Гвинея — Isla del Ого[2] испанских путешественников, явившихся сюда задолго до него, — не пользовалась доброй славой. Земля эта считалась среди моряков самой небезопасной, а мореходные справочники сообщали о населявших ее людоедах, охотниках за черепами, змеях и крокодилах и даже об огромных кровожадных растениях, которым бросали на съедение незваных гостей, появлявшихся в стране райских птиц.
Большой залив Астролябии, закрытый со стороны океана коралловыми рифами, был окаймлен широким пляжем из белого песка. Волны мягко набегали на берег, рассыпаясь брызгами у подножия кокосовых пальм, которые росли здесь довольно далеко одна от другой. В нескольких шагах от них начинались густые заросли, джунгли, состоявшие из пестрой смеси пальм, древесных папоротников и лиан. Здесь, среди зелени, время от времени вспыхивали красные цветы мальв и желтые — пахучего пандануса. Над лесом возвышались снеговые вершины огромных конусообразных вулканов. На первый взгляд джунгли представляли собой сплошную стену, сквозь которую невозможно было проникнуть. Поэтому папуасы, неожиданно появлявшиеся на фоне такой зеленой стены, казались возникшими из воздуха.
Можно легко представить себе чувства дяди Коли, когда корвет «Витязь», распустив паруса и легко маневрируя на волнах залива, начал отдаляться и путешественник в маленьком деревянном домике с крышей из гофрированного железа, сооруженном матросами корвета за два дня, остался почти в полном одиночестве. Почти в полном одиночестве, потому что два его товарища: полинезиец, которого звали просто «Бой», так как никто не мог выговорить его сложного имени, и еще молодой парень, моряк Ульсон, швед по национальности, — были вне себя от страха.
Когда корвет окончательно скрылся из вида и спустились сумерки, путешественник вышел из домика. Зной немного спал. Дядя Коля вдохнул в себя воздух, напоенный йодистыми испарениями моря, и пошел босиком по мокрому песку. Языки волн лизали его ступни. Путешественника охватила величественная тишина земли, расстилавшейся за его плечами, тишина леса и синеющих вдали гор, и он остро ощутил свое одиночество. Удалявшийся корвет был единственным звеном, связывавшим его с остальным миром. Он оставался один в неизведанной, загадочной, опасной стране. Может быть, навсегда?
Но одиночество никогда не бывает абсолютным. Внезапно сквозь джунгли прокатились, то приближаясь, то удаляясь, дробные раскаты небольших барабанов. Джунгли давали знать, что они не дремлют.
В ответ на эти звуки дядя Коля улыбнулся. Поссорившись с миром ученых, деливших расы на высшие и низшие, он приехал сюда, чтобы изучить и понять именно этого человека, который ударами барабана извещал племена, жившие вдоль и вглубь побережья, о прибытии таинственного белого. Он приехал, чтобы найти в этом человеке такого же брата, как и во всех униженных и обездоленных, живших под самыми различными географическими широтами.
