Получилось так, — попробовал оправдаться Санька, но тут же услышал за спиной:
— Суворовец Соболев! Разговорчики в строю!
— Э-э-эх! – вздохнул Санька…
В столовую рота входила спокойно в колонну по одному, постепенно ускоряя шаг, и уже в самом здании побежала занимать свои места. Столы ещё не успели накрыть, но запах плова волнами разносился по огромному залу.
— Ну вот, — возмущался худой и верткий, весь острый, как игла, Витька, — опять тарелки алюминиевые прозевали, теперь жди, пока тяжелые фарфоровые разнесут.
Дневальные несли по четыре порции на каждом подносе.
— Если бы алюминиевые, — продолжал ворчать Витька, — тогда бы по восемь приносили. – Он достал из-под стола запрятанную ещё с прошлого обеда баночку горчицы, намазал хлеб, посыпал его солью и снова спрятал баночку по стол.
Залпом выпил компот и чай.
— Плов оставим на второе и третье, — объяснил он и тут же посоветовал Саньке: — Пей компот, а то не успеешь.
— Как же? Компот – это десерт.
— Десерт, так десерт, — доел абрикосы Витька и косточки засунул в карман.
Наконец очередной поднос с пловом доплыл до них. Маленький огненно-рыжий Толя Декабрев тут же набил себе рот, у Витьки вилка мелькала, как затвор автомата. Санька ел медленно.
— Рота, заканчивай завтрак! – как всегда неожиданно прозвучал голос сержанта.
Витька вытер хлебом тарелку, Толя приступил к компоту, вот тут Санька начал набивать рот, запивать компотом, заливать чаем.
— Рота, встать! Выходи строиться! – прозвучала команда, и суворовцы, достав из колец салфетки, стали вытирать руки, двигать стульями и направляться к выходу, а Санька доедал, давился, потом допил компот и побежал, желая успеть…
— Соболев, опять опаздываете? – закричал Чугунов. – Почему Вам хочется одному сидеть ещё минутку в тепле, пока другие мерзнут? Становитесь на место и не надо больше хитрить!
Санька поплёлся в строй. «Вот всегда так. Чуть что – сразу хитришь, ведь и опаздывал не потому, что хотел, просто порции принесли позже всех!»
— Жаба! – донесся шепоток с середины строя и тоненький смешок щекастого Рустамчика.
— Говорил тебе, надо было сначала компот, — сочувственно прошептал Витька. – Тогда бы успел.
Вот всегда так, как Чугунов заступает дежурным по роте, у Саньки сплошные неприятности.
Сегодня вторник – кружковый день. Витька звал записаться в шахматный, но Санька записался в кружок любителей русского языка.
— Знаешь, — растолковывал Витька, — вырастем, гроссмейстерами станем, будем на международных соревнованиях от клуба ЦСКА выступать. И командирам, и офицерам, и генералам шахматы как никому нужны. В бою с их помощью всё на десять шагов вперед можно увидеть.
— Да, — соглашался Санька, — но если по диктантам двойки и тройки получать, то на каникулы не пустят.
— А у меня троек нет, я правила на самоподготовке выучу…
Но Санька на кружок не пошёл, надо выполнять приказание старшины. В спальне он оторвал от куска материи лоскуток, сложил его пополам и старательно пришил к воротничку. Посмотрел, получилось не очень ровно. Потом загнал пуговицы в трафаретку, капнул на них асидол и долго водил щёткой по медному ряду, пока он не заблестел…
Старшина, сощурившись, осмотрел Саньку и, наконец, выдавил из себя:
— Старался, и то дело. Э-эх, Соболев, Соболев, когда у тебя всё будет получаться вовремя, когда ты научишься успевать со всеми? Сегодня у вас будет пионерский сбор, может вожатый на тебя подействует? Когда ты, наконец, покинешь свой левый фланг?
— Наверно, когда вырасту, вздохнул Санька.
Первых два часа самоподготовки сержант Чугунов сидел за столом перед партами второго взвода и, охраняя тишину, читал книгу об Иване Грозном. Тишина в классе, как за дубовой дверью, надежно покоилась за широкой спиной сержанта. И если вдруг шелестом пересохшего осеннего листа до его чуткого уха дотягивался тоненький шепоток, Чугунов медленно поднимал смоляные брови, направляя взгляд светло-голубых глаз в сторону шелеста и, чтобы тот не расползался, промораживал его в центре возникновения.
Суворовцы набора тысяча девятьсот шестьдесят второго года самой младшей роты училища, по-гражданскому просто пятого класса, готовились к завтрашним занятиям по арифметике, русскому, английскому, истории и уставам. Санька Соболев, закончив с примерами и упражнением, пробовал читать первые статьи «Дисциплинарного устава», но смысл прочитанного рассеивался и не успевал осесть в голове.
«Дисциплина есть строгое и точное соблюдение всеми военнослужащими порядка и правил, установленных законами, воинскими уставами и приказами командиров и военноначальников». Слова в уставе были тяжелыми, непонятными и, главное, такими, какими никто и никогда раньше при Саньке, всего два месяца назад, не говорил. Даже отец и дед, которые воевали на фронте.
«Дисциплина есть…» снова начал он, читал дальше и забывал первые слова, не понимал тут же прочитанных и откровенно зевал на последующих. Его карие глаза сонно смыкались, и на смуглое лицо, казалось, находила тень.
Его сосед по парте и первый Санькин друг Витька Шадрин, светлый худой подвижный, как вьюн, прочитав устав, отложил его в сторону и прошептал:
— И не за такое пятерки получали, — и, повертевшись, осторожно достал контурную карту и розовым карандашом закрасил в Африке ещё одну страну, ставшую свободной от колониального рабства, о которой прочитал сегодня в «Пионерской правде».
Его карта была уже сплошь розовой, и на ней оставалось мало белых пятен, а под героической Кубой, заштрихованной в яркий малиновый цвет, в скобках расшифровывалось: «Коммунизм у берегов Америки».
С Санькой они познакомились ещё в карантине, где Витька уже прожил один день. Он выбрал Саньку из толпы, подошел к нему и сказал:
— Ниже меня! Значит, самый маленький.
— Сам маленький, — не задержался с ответом Санька.
— Знаю, что выше тебя, и буду тебя защищать.
— Спасибо, сам как-нибудь, — попробовал уйти от прилипчивого защитника Санька.
Но мальчонка протянул тонкую и гибкую, как змея, руку:
— Я Витька Шадрин из Владика. Все равно давай дружить, ты мне нравишься.
Но самым маленьким во взводе, да и в роте, оказался огненно-рыжий Толя Декабрев. Сейчас он сидел на первой парте и рисовал на контурной карте кружочки. Рисовать кружочки было его любимым занятием.
Санька устало оглядел класс. Длинноносый Саша Фомин, закрыв глаза и в такт покачивая головой с большим носом, шевелил губами и усердно перемалывал выдержки из устава. Рустамчик с толстыми хомячьими щеками хитро, до острых бритв, сузив карие глазки, списывал решение задачи у соседа по парте ушастого и вечно сонного Толи Счастливого.
