Он едва заметно кивнул мне.
— Вы стекольщик? Пошли. — И, не долго раздумывая, повел меня куда-то за зону.
Его догнал один из придурков Швили и пытался объяснить ему, что я работаю на лесоповале.
— Срочно нужны стекольщики, и, как видишь, их больше нет, — решительно возразил Вячеслав Иванович.
Главный агроном привел меня в длинное бревенчатое помещение, где работали два настоящих стекольщика, пожилой и молодой (вольняшки, как называли вольных). Представив меня, он ушел.
— Когда и где работала стекольщиком? — спросил меня пожилой.
— В другом перевоплощении, — пояснила я. Они переглянулись и объяснили, что у них срочная работа — они стеклят рамы для парника.
— Но алмаз только один — у него, — пояснил молодой, показывая на старшего, — и он никому не дает резать.
— Правильно делает, — с явным облегчением произнесла я, — целее будет.
Они представились: молодой — Вася, а старший — Иван Матвеевич.
— Тебя-то как звать?
— Валя. Статья 58-я, срок десять лет, сижу уже четыре года, осталось всего шесть.
Они закашлялись. Потом Иван Матвеевич положил на стол большую раму, нарезал для нее стекла, дал мне в руки стамеску и маленьких гвоздочков, предложил вставить стекла.
— Сейчас вставлю! — с готовностью согласилась я. Уж я так старалась, что отбила себе большой и указательный палец левой руки. Гвоздочки почему-то подскакивали и отскакивали, прячась от стамески.
— Чахотка! — вздохнул Иван Матвеевич.
— А где было это… ну, другое перевоплощение?
— Вы не поймете или просто не поверите… — вздохнула я, помотав левой рукой.
— Почему не поймем?! Не чурки с глазами, — сказали они одновременно.
— Вам правду или соврать… хоть немножко.
— Правду, — твердо потребовал Иван Матвеевич. Тогда я рассказала им про лесоповал.
— Я ведь тоже был зека, — сказал Вася. — Научишься, чего там.
— Не боги горшки обжигают, — сказал Иван Матвеевич и стал нарезать своим алмазом стекла.
Обедать в лагерь они меня не пустили, пригласили поесть с ними.
— Съешь свой обед на ужин, — сказал Вася и спросил: — А что ты хотела соврать, если бы мы выбрали вранье?
— Что я была на другой планете.
— Какой?
— Не все ли равно какой?
— Нет, все-таки какой?
— Ну…
И я придумала этой планете название «Планета Харис». Роман под таким названием вышел у меня в 1984 году.
Не забыла.
За три дня я научилась быстро и ловко стеклить парниковые рамы и скоро делала ничуть не меньше Васи.
Мне было с ними очень хорошо. Оба, работая, рассказывали о своей деревне.
Вася был из-под Рязани (село не помню), ужасно гордился своим земляком, знал десятки его стихотворений на память и неплохо читал. Образование у него было — семилетка. Работал трактористом. У него была тоже 58-я статья, но срок небольшой (три года), который он уже два года тому назад отбыл. Но его не отпустили — нужны были работники.
Иван Матвеевич родом из-под Астрахани, рыбак и крестьянин. В 1929 году был он раскулачен, однако признан середняком и реабилитирован, но односельчанам обиды не простил и в родное село уже не вернулся. Колесил с женой Капой по всей стране, как оторванный ветром листок, как перекати-поле. Работал то плотником, то шофером, механиком, каменщиком или стекольщиком. У него были, что называется, золотые руки.
Где-то среди этих скитаний он похоронил жену. Она умерла от воспаления почек. Видимо, застудила их. Острый нефрит перешел в хронический… Условий для поддержания здоровья не было. В тот год он работал лесорубом на лесоповале, жил в вагончике… Сам сбил жене гроб, крест, похоронил и поехал дальше на север.
— Почему именно на север? — поинтересовалась я.
— На севере чувствую себя как-то нужнее. Больше уважения к человеку. Да. Каждому человеку необходимо если уж не любовь, то хотя бы уважение.
И я подумала, что на фоне бывших зека и уголовников Иван Матвеевич, добровольно приехавший на север, честный, прямой, мужественный, с его золотыми руками, действительно должен вызывать уважение.
Я очень огорчилась, когда узнала, что через две-три недели, когда мы выполним заказ для теплиц, Иван Матвеевич уезжает работать на золотые прииски, Вася идет трактористом и будет работать под началом Вячеслава Ивановича, главного агронома.
А меня… меня ждет лесоповал. Но тут меня вдруг «осенило», и я однажды вечером, после работы, отправилась к начальнику. Подходя к его кабинету, я услышала музыку. Прекрасная щемяще-грустная мелодия. А-а… тоска по родине. Полонез Огинского.
Начальника не было. В его кабинете сидел возле патефона Швили и слушал, по смуглому лицу его струились слезы.
— Это ты? — заметил он хрипло. — Посиди со мной. — Извини. Мне нужен начальник, — сказала я, обращаясь в бегство.
Нарядчица сказала мне, что начальник дома: ушел пораньше, так как завтра к девяти едет в Магадан.
Я шла к начальнику, и совесть исподтишка меня мучила: все же он, этот Швили, тоже человек — он плакал. Тоже, наверное, тоска по родине. А у меня на этот раз просил только одного: посидеть рядом и посочувствовать.
Впрочем… Я вспомнила, как он избивал ослабевших заключенных в карцере, и поняла, что ему сочувствовать не могу. Надеюсь, его печаль не обратится в злобу и он не пойдет срывать свою тоску на зека, таких же, как он сам, только лучше его.
Начальник уже поужинал и, сидя в кресле в вязаных шерстяных носках, читал «Правду».
Я извинилась, что побеспокоила его дома, но дело очень важное.
— Слушаю, — сказал он, откладывая газету. — Да ты садись.
Я рассказала, что у меня отменен приговор и с первым пароходом я должна ехать на переследствие. Насколько я слышала, всех с отмененным приговором свозят в Магадан.
— Правильно. Значит, никакого приговора тебе не отменяли. Если бы отменили, то не выслали на Дукчу.
Я показала ему мамину телеграмму и рассказала, что меня вызывали уже в НКВД, где сообщили, что первым рейсом еду домой на переследствие…
— Он даже выразился так: «На освобождение».
— Странно. Почему же…
— Обычное нарушение… Мало ли разве?
— Гм… Ладно, как раз завтра я еду в Магадан, зайду в НКВД и узнаю насчет тебя, телеграмму возьму с собой.
— Спасибо, гражданин начальник.
— Ладно, чего там. Узнать не трудно, а вдруг правда твоя!
Утром, когда я шла к девяти часам на работу, мне встретился Швили.
Остановил меня:
— К девяти часам ходить — зека так не положено. Ладно, неделю тебе осталось побарствовать. Потом только два выбора: либо овощехранилище, либо лесоповал. Третьего я тебе не дам, — протянул он насмешливо.
