«содержания истинного», которое само подсказывает художнику «живую форму». «Живое содержание» – не только удачный замысел, но вся жизнь художника, сосредоточенная в сегодняшней картине.
Герцен – не только прообраз Христа «Тайной вечери». «Тайная вечеря» целиком рождена Герценом – «Колоколом», «Былым и думами», всей жизнью Герцена, осмысленной художником, и всей собственной жизнью, осмысленной с помощью Герцена. Но после «Тайной вечери» был Петербург, знакомство с «новыми руководителями общества», вынесенное из России горькое чувство, что «Герцен как бы умалился», и наконец – долгожданная встреча с Герценом, которая дала миру непревзойденный его портрет. Но Герцен на портрете Ге – уже не Христос «Тайной вечери». Здесь не только жизненная трагедия, но и трагедия ухода из жизни.
Ге до последнего дня восторженно относился к Герцену, но после свидания с новой Россией – Россией шестидесятых годов, которую Герцен так и не увидел, Ге остро ощутил, что надо искать какие-то нити, чтобы прочнее связать свое творчество с ее сегодняшним днем. Нет, не угождать современности, но не утерять синхронного пульса, дыхания, настроя. Неудача «Вестников» укрепила в нем это ощущение, неудача «Гефсиманского сада» превратила ощущение в осознание. Тотчас после мюнхенской выставки Ге заявил, не колеблясь: «Пора ехать домой – нечего тут делать». И у с т р е м и л с я в Россию.
«Вестники воскресения» до самой смерти художника будут пылиться в мастерской, но мысль показать столкновение нового и старого мира, победу духа над немеющей плотью никогда не покидала его. И когда эпоха подсказывала Ге «содержание истинное», из этой мысли рождались лучшие его полотна – «Петр и Алексей», «Что есть истина?».
Вопреки поспешным суждениям огорченных друзей и ликующих врагов Ге флорентийскими неудачами не «кончился». Он только начинался.
Я узнал, что половина жизни моей перейдет в мой портрет, если только он будет сделан искусным живописцем.
Н.В. Гоголь
Герцен приехал во Флоренцию 18 января 1867 года.
Ге десять лет ждал встречи. Иногда, наверно, отчаивался.
В 1863 году они разминулись: Герцен спешил в Италию, Ге – в Петербург с «Тайной вечерей». Зимой 1864 года, когда Ге был в Петербурге, разнесся слух о смерти Герцена. Можем только догадываться, что испытал Ге, – тяжелая личная утрата, крушение надежд. В Петербурге особенно трудно было услышать эту весть; Ге встречался там с новыми людьми, с «молодыми» – для многих Герцен «устарел», «как бы умалился»… Из «старых» иные попросту радовались. Никитенко писал потом в дневнике: «Герцен, говорят, не умер, но здравствует и благоденствует, подобно всем подлецам».
Ге как бы пережил смерть Герцена – такое даром не проходит. Ложный слух, возможно, придал Ге решимости. Когда-то, едва вырвавшись за границу, он «мечтал ехать в Лондон, чтобы его видеть, чтобы его узнать, чтобы написать его портрет для себя». А «воротившись из России во Флоренцию в 1864 году, я задумал непременно написать портрет А. И. Герцена». Сказано не так возвышенно, не так самозабвенно, зато по-деловому, определенно.
Флоренция будоражила мечту, не давала ей истаять. В Петербурге можно было размышлять об «умалении» Герцена, взвешивать оценки. Во Флоренции Ге чувствовал, что Герцен – рядом.
Во Флоренции жил сын Герцена – Александр, жили дочери Наталья и Ольга. К ним Герцен и приехал. Дочери поселились во Флоренции с конца 1862 года. Герцен отправил туда восемнадцатилетнюю Наталью заниматься живописью.
Ге, едва узнав, что в город прибыли дочери Герцена, тотчас отправился к ним с визитом – не может ли быть чем полезен.
Наталью Герцен привлекла мастерская Ге, она хотела бывать у него, брать уроки. Герцен ее предостерегал: «Ателье незнакомого Ге, разумеется, не надобно принимать – gai ou triste – mais il faut le connaitre». Герцен шутит, играет словами – фамилия Ге и французское «gai» («веселый») звучат сходно: «веселый он или грустный – но надобно его знать». «Тайная вечеря» еще не была написана.
Однако Наталья – Тата – была девушка самостоятельная: не прошло и недели, она познакомилась со многими «артистами» (то есть художниками) и одним «скульптором». Среди «артистов» был Ге, а «скульптор» – это Пармен Забелло, брат Анны Петровны.
Ге познакомился с физиологом Морицем Шиффом и его братом, химиком Гуго; сын Герцена Александр Александрович – Саша – работал ассистентом у Морица Шиффа и дружил с Гуго. В доме Морица Шиффа собирались два кружка. По четвергам интимный: дети Герцена, Саша, Тата, Ольга, русский революционер-эмигрант Владимир Бакст, еще один эмигрант, но французский, – Жозеф Доманже, учитель детей Герцена. Бывали и другие, теперь трудно установить кто, но с а м ы е б л и з к и е. Тата Герцен рассказывает о собраниях кружка: «…всем чужим велено говорить, что нас дома нет». По воскресеньям у Шиффа был вечер «для всех».
Но и по четвергам, и по воскресеньям собрания были не семейные, не светские, а ученые – читали статьи, лекции, потом отвечали на вопросы, спорили. «Гениев у нас пока нет в нашем кружке, – писала Тата, – но и пустых светских франтов тоже нет. У каждого свое дело, каждый работает по своей части…»
Ге, надо полагать, бывал у Шиффа, если не по четвергам, то по воскресеньям. Он был человек интересующийся, спорщик, один из самых читающих среди русских художников вообще.
Ге подружился с Доманже. Учитель детей Герцена стал давать уроки сыновьям Ге. Доманже, по словам Герцена, был «многоязычен» и «умноязычен», он был прирожденный собеседник – трудно представить себе, чтобы они с Ге не беседовали подолгу. Доманже знал Герцена давно и близко: когда-то через день бывал у него в доме, участвовал в семейных делах, развлечениях. Герцен называл его другом; как-то, вспоминая былое, сказал про 1854 год – «времена Доманже». Теперь и для Ге настали «времена Доманже». После Герцена и как бы медля расстаться с ним, Ге напишет портреты Доманже и Гуго Шиффа.
Ге подружился с Николаем Васильевичем Гербелем, поэтом и переводчиком. Гербель издавал за границей запрещенные в России стихи, был тайным корреспондентом герценовской «Полярной звезды». Ге очень интересовался изданиями Герцена.
У Герцена и Ге оказалось много общих знакомых – Михаил Бакунин, Лев Мечников, Евгений Утин, искусствовед Алексей Фрикен. Ге встречал их во флорентийских кружках – русских, эмигрантских, ученых, художественных; разные кружки посещали одни и те же люди. Он их встречал у себя – в мастерской, в голубой гостиной. Дети Герцена тоже посещали вечера Ге.
Всякую неделю кому-нибудь во Флоренцию приходили письма от Герцена
