Оказалось, что немецкий снаряд, влетев через крышу с одной стороны хаты — вылетел с другой стороны, при этом — не разорвавшись, лишь вывалив угол дома от одного окна к другому и уже там — на улице, он взорвался. А самое главное, представляешь, внучек, над провалом, образовавшемся в хате, в углу, покачиваясь на веревочке, продолжала висеть та икона Божьей матери, что мне на свадьбу подарила моя мама и которая сейчас находится у твоей мамки. Потом, когда село было освобождено, все население села к нам на эту икону молиться приходило,… молились возле нее и наши солдаты. Я сама никогда религиозной не была, но тогда я почувствовала, что икона эта не простая. Когда тебе трудно будет, к ней обращайся — она тебе тоже поможет. Береги ее…
Я до этого разговора с бабой Килей уже знал о чуде, которое произошло с иконой, но еще раз с интересом выслушал о том, что произошло во время войны в этом доме. Мне было радостно осознавать, что икона, которая сейчас висит в доме моих родителей, когда-то помогла остаться в живых моему деду и моим будущим мамам: родной и крестной — Ане.
А в тот страшный день, — после минутной паузы продолжала баба Киля свой рассказ, — захлебнулось наступление наших войск. Если бы ты знал, внучек, сколько наших солдат у этого села тогда полегло. Боже,… как же плохо было организовано наше наступление тогда,… разве ж так можно?!..
Баба Киля вновь стала горестно раскачиваться из стороны в сторону.
— Как я уже говорила, март месяц тогда стоял, снежная метель где-то до середины месяца продолжалась, лед только сошел, и холодная вода по плавням разлилась. Потом дожди проливные холодные начались. Вдоль всего берега немцами были разбросаны «ежи» с колючей проволокой, а за селом, на возвышенности, была установлена их артиллерия. Немецкие пулеметчики находились в своих укреплениях вдоль всего берега, а наши генералы хваленные, словно не зная об этом, тысячами гнали наших несчастных солдат в ледяную воду и на немецкие пулеметы, словно скот на убой… Хоть бы они самолет какой-нибудь паршивенький прислали тогда, что ли,… в том сражении почему-то только немецкие самолеты беспрепятственно в небе летали, бомбили они наших солдат да из пулеметов своих их свинцом поливали. Такое впечатление складывалось, что нашей авиации до этого вообще нет никакого дела — бои тогда тут дней десять продолжались и ни разу сюда ни один наш советский самолет не прилетел и не помог нашим солдатам через речку переправиться. Почти все наши солдаты тогда там, в реке и в плавнях, полегли, а тем, кто и смог на берег выйти, сражаться с немцами практически нечем было, они в отчаянии даже на немцев в рукопашную бросались, но, разве же можно с голыми руками немцев победить?!.. Они потом, вот как семечки, высыпанные из мешка на пол, вокруг села мертвыми лежали. Такое, внучек, если своими глазами не увидишь, то даже представить невозможно — это несовместимо с человеческим воображением. А когда в село еще и немецкие танки вошли, наши солдатики стали беспомощно в хатах прятаться, а многие тогда, спасаясь, в плавни побежали. Они часами в ледяной воде вынуждены были тогда сидеть в надежде на помощь, но так они ее и не дождались — перестреляли их всех немцы, как беспомощных щенят… А вон там, — баба Киля рукой показала в сторону въезда в село, — есть балка — Зарубана она называется,… так там, внучек, были не просто убитые наши солдаты, — там была каша из наших убитых солдат, такое лучше и не видеть… А река в те дни красной от человеческой крови была. Потом еще года два мы боялись в воду войти — опухшие трупы наших солдат по реке плавали,… а таких огромных раков, как в те годы — отъевшихся на трупном мясе, я еще никогда в жизни не видела,… я до сих пор не могу без отвращения смотреть на них.
— После того, как наступление наших войск захлебнулось, — после продолжительной паузы вновь продолжила свой рассказ баба Киля, — немецкие автоматчики стали село прочесывать, в каждую хату они тогда заходили: спрятавшихся наших солдат искали, и в те хаты, в которых наши солдаты беспомощно прятались — танки из своих орудий в упор стреляли. Куски разорванных наших солдат по всей улице мы потом собирали.
А еще я помню, когда уже немцы отошли, и мы стали всех убитых по селу собирать, Аня с Ниной вечером домой в шоковом состоянии пришли — оказалось, что они вместе с их подругами Верой Никозой и Верой Буток нашли нашего солдатика, живьем закопанного в землю.
Сначала они нашли бугорок земли длиной метра два — два с половиной с едва заметным солдатским ботинком, выступавшим из-под земли, а сверху на нем тяжеленный камень лежал. А потом, когда они этот камень сдвинули в сторону и разрыли яму, они там нашего солдатика нашли.
Бугорок этот был прямо в проеме калитки второй от конца улицы хаты, что огородами в плавню реки Буг уходила, — это рядом с тем местом, где сейчас памятник находится. Принадлежала тогда эта хата Косте Яровому — он тогда на фронте был, а жена его вместе с детьми еще в поле от снарядов пряталась.
Так вот, когда эти девчонки разрыли тот неглубокий, с рост человека в длину, окопчик, в нем лежал наш солдатик — по всей видимости, он тогда по немцам из того окопчика из винтовки своей стрелял, а когда у него патроны закончились, немцы его поймали и живьем в тот окопчик закопали, а сверху еще и тяжелым камнем придавили его, что бы он не смог выбраться. Он лежал в неестественной позе и со связанными ногами и руками за спиной, а рядом с ним лежала его винтовка, уже без патронов. На нем не было совершенно никаких ран, только весь рот и нос его были забиты землей.
По документам, что у него тогда оказались, девочки узнали, что его фамилия Бондаренко, а зовут его Александр. Солдат был совсем молоденький. Его потом похоронили в общей могиле, а Нина сама лично переписала из его документов фамилию и имя в списки захороненных тогда там солдат. Но потом, после того, как уже был построен памятник и уложены плиты с фамилиями всех захороненных там, мамка твоя фамилию того солдатика там не нашла,… или пропустили его, или список тот потеряли — не знаю… Возможно даже, что его родственники и не знают о том, что он здесь — в Ткачевке, захоронен. А я хорошо запомнила его фамилию и имя — у нас родственник с такой фамилией и именем тоже воевал, и я еще тогда спрашивала своих девчат: не наш ли это Саша? Они ответили, что нет.
А наш — Саша Бондаренко, был мужем Дунечки — старшей дочери Пети, брата деда Вани, что еще в Гражданскую войну ранен был. Этот Саша был во время войны танкистом и награжден был многими медалями и орденом Красной звезды. Он тоже нахлебался горя в жизни той и пил по-страшному,… а Дунечка — золотой души женщина, его все равно любила и прощала ему это. Саша потом умер от рака, а она всю свою жизнь у нас в колхозе дояркой проработала.
