После одного из нападений горцев роты Навагинского полка атаковали и разрушили аул Самашки. Неподалеку навагинцы основали станицу, куда постепенно переселились кубанские казаки с семьями, всего за несколько месяцев перевезли туда до двухсот семей.
В целом, несмотря на стычки с горцами, имеющиеся потери ранеными и убитыми, следующий, 1851 год для полков 19-й пехотной дивизии считался относительно спокойным. Во всяком случае, в рапорте командира Тенгинского полка начальнику дивизии отмечалось:
«…Вашему Превосходительству представить честь имею копию с Исторического сведения об участии в походах и действиях частей Тенгинского пехотного полка в 1851 году, представленного мною в Инспекторский Департамент Военного Министерства при рапорте за №… причем докладываю Вашему Превосходительству, что особых подвигов офицерами и нижними чинами в течение прошлого года делаемо не было. 31 мая 1852 г. Крепость Владикавказ».
А между тем строго документально отмечено участие полка в боевых действиях 3–4 января 1851 года в Большой Чечне. 5–7 января в районе «Шалинского окопа» роты тенгинцев перешли реку Аргун и вступили в схватку с отрядами горцев, а позднее в результате почти двухмесячных боев документы полка зафиксировали «поражение скопищ Шамиля с 9 по 25 февраля». Раненые и убитые были с обеих сторон.
Шел уже сентябрь 1851 года. Бои велись тогда на самых разных участках Кавказской линии. В центре ее Кубанский егерский полк атаковал в одном из сражений «скопища Магомет Амина». Только за три дня боевых действий ранения получили два офицера этого полка и пятьдесят один нижний чин, десять солдат погибли.
Горцы постоянно нападали на передовые пикеты русских войск не только на реке Белой, но даже и на реке Кубань. В ответ по приказу командования, чтобы лишить неприятеля продовольствия, уничтожались посевы пшеницы и других культур.
Отряды Навагинского полка в 1851 году отражали атаки неприятеля и сами переходили в наступление в районах Шали, Аргун, Ачхой, аулов Катер Юрт, Самашки, Гехи. Получается все же, что тяжелые бои Навагинский полк вел в течение всего года. В сражениях и стычках погибали офицеры, унтер-офицеры, десятки рядовых. В течение года полк понес такие потери: один штаб офицер был убит и один ранен, пять обер-офицеров ранены, два майора контужены, среди рядовых шесть убиты, восемьдесят три ранены, тридцать девять контужены.
Уже не раз видел Иван Арефьев смерть врагов и своих товарищей, давно научился перевязывать раны, привык к виду крови и раздробленных костей, к хриплому дыханию умирающих. Ранения зачастую бывали тяжелые – «пулею в грудь навылет, с раздроблением костей бедра, колена, плеча, подбородка».
Пока не кончится бой, раненым редко удавалось помочь. И умирали они, кто от потери крови, кто от болевого шока… Документы бесстрастно зафиксировали некоторые моменты трагических событий: на поле боя рядом оказались еще живой прапорщик Дмитрий Жилиховский с пулей в груди и убитый рядовой Сергей Архипов, контуженые поручик Лев Степанов и рядовой Василий Струков… Другие продолжали драться.
Стрелял, конечно же, и Иван, защищая жизнь свою и своих товарищей. А когда в одном из тех боев понял, что дело идет к рукопашной, стало вдруг ружье тяжелым и непослушным, предательская дрожь в руках так и не дала выцелить врага…
Неожиданно в нескольких шагах вырос перед ним всадник с шашкою наголо, прокричал что-то по своему и бросил коня на пригорок, где стоял Иван. Вспомнил тогда солдат, как учил их капитан, командир роты, повторяя слова Александра Суворова: «Одна смерть в дуле, другая на штыке».
И впрямь: пуля в стволе, не истрачена, порох на месте… Иван нажал на курок, опытный всадник вздыбил коня, и пуля свалила его, а не горца, который тут же оказался на ногах.
Уходя от шашки, нырком шагнул Иван в сторону, припал на правую ногу, стволом отбил шашку, а потом стремительно послал вперед штык… Когда рванул назад ружье, услышал отделенного: «Ловко ты его».
Иван опустился на колени, приподнял голову бородатого чеченца: было видно, что они почти ровесники. Повезло Ивану тогда, что не сробел он.
Отделенный наклонился, снял с мертвого кинжал, обернулся к Ивану: «Твоя добыча». Тот ответил: «Возьми себе».
Дядька согласился сразу – не у всякого офицера такой есть, и засунул кинжал за пояс. «Пошли, уходим». «Похоронить бы надо…», – заикнулся было Иван. «Своих бы забрать… Поспешай, а то и мы здесь останемся», – услышал он в ответ.
За десять лет военных действий на Кавказе не в одном таком бою побывал мой прадед и раз остался жив и даже не ранен, значит в сражениях оказался стоек, а оружием и штыком владел умело.
Подобные многочисленные схватки представлены в истории дивизии сухим языком военных сводок.
Большое число раненых, характер ранений, высокая смертность из-за нехватки перевязочных материалов вынудили Штаб Войск Кавказской линии и Черномории обратить на это внимание. Начальнику 19-й пехотной дивизии исправляющий должность начальника отделения этого Штаба в 1851 году направляет следующий документ:
«…Назначено: при каждом батальоне содержать перевязочных средств на пять человек; каждому пятому солдату иметь при себе по одному бинту в четыре аршина, по одному компрессу и по горсти чистой мягкой корпии, на каждых двести человек рядовых иметь по два фунта крахмалу и квадратному аршину папки, для составления повязок, нужных при переломе костей…»
Вместе с этим Штаб требовал докладывать, сколько точно перевязочных материалов истрачено в дивизии за предыдущий период, чтобы на эту цифру в дальнейшем и опереться.
(Неистребимы чиновничьи методы планировать расходы на перспективу, исходя не из вероятных потребностей, а «от достигнутого»!)
Раненых и убитых старались выносить всегда, благо жерди для носилок да топоры находились под рукой. В укреплении или станице в специально отведенном бараке укладывали раненых на солому, если бинтов не хватало – а зачастую так оно и было, – использовали постиранную, уже подсохшую материю.
При операциях анестезию заменяла водка, ее давали раненому выпить кружку или больше, потом заставляли держать в зубах деревянную чурку, руки и ноги страдальца держали дюжие солдаты… Так доставали пули, сшивали разорванные сухожилия, собирали раздробленные кости. Лекарств не хватало, а вот квасу делалось вдоволь, им и поили метавшихся в горячке раненых.
Неудивительно, что увечных солдат, да и офицеров, перенесших такую операцию, было множество. Неправильно сросшиеся кости рук и ног оставляли людей инвалидами на всю жизнь.
Погибших полагалось хоронить с почестями: строили отделение или взвод, залпы салюта провожали воинов в последний путь, перед этим отпевал их священник. Офицеров иногда увозили хоронить на родину.
