Пауза. Сергей:
— Как идут дела с новой виллой?
— А? Что? Виллой? Фундамент выведен, но…
— Но не хватает денег. Сколько процентов требует банк? Три с половиной?
— Четыре с половиной или пять.
— Господин полковник, вы — не деловой человек, а старая шляпа! Как вам не стыдно! Мы вырвем вас из лап этих грабителей! Слушайте: я предлагаю вам одну тысячу долларов за документы Рима и Дортмунда с добавкой со стороны вашей дочери. Итого две тысячи долларов в месяц, поскольку вы делаете обычно два рейса в месяц. Ну как? По рукам? Двадцать четыре тысячи долларов в год — это не мало.
Лицо полковника заметно оживилось.
— А если я сделаю три-четыре рейса в месяц?
— То возбудите подозрение эсэсовцев и умрете ужасной смертью в застенках гестапо! Не делайте такой глупости, господин полковник, жадность — опасный порок!
— я… кажется… согласен… Вы прижали меня спиной к стене… Я…
— Значит — «да», без «кажется»?
— Да!
Сергей берет со стола ручку и лист бумаги, подкладывает под него книгу и подает полковнику.
— Что еще?
— Сейчас увидите, пишите! «Я, полковник Гаэтано Мональди…» Написали? Дальше: «настоящим подтверждаю, что обязуюсь передавать иностранной разведке документы, которые я…» Ну что же вы?
— Глаза устали… без очков… ничего не вижу!
— Ну это дело поправимое! Господин лейтенант, слегка стукните господина полковника по голове!
Ганс выполняет приказание.
— Так лучше?
Молчание.
— Еще раз и посильнее!
Ганс выполняет приказание.
— Диктуйте дальше, — кисло тянет полковник.
— Прекрасно, мы люди гуманные, но не злоупотребляйте нашим терпением. Пишите: «которые я доставляю из Рима в Дортмунд и обратно, за сумму в одну тысячу американских долларов». Дата. Написали? Теперь подпись! Ну что же вы медлите? Лейтенант… Ну ладно, ладно, все в порядке. Спасибо!
Сергей внимательно читает подписку и собирается спрягать ее в карман. Вдруг Гаэтано вскидывает голову:
— Там неясно получилось — тысяча в месяц или за каждый рейс?
— За рейс!
— Тогда разрешите уточнить.
— Пожалуйста. Так. Спасибо.
Полковник исподлобья смотрит на Сергея.
— А сколько с меня сдерете вы?
— За что?
— Комиссию.
Ганс не может удержаться от смеха и хохочет, пистолетом поправляя маску на своем лице. Сергей отвечает серьезно:
— Один японский философ, Фелио Дзердзи, сказал, что у нашего разведчика должна быть холодная голова, горячее сердце и чистые руки. Мы взяток не берем. Все деньги будут ваши. Основа нашей совместной работы — доверие, взаимное уважение и дружба. Это надежная основа. Завтра к вам прибудут два гостя — родственники синьоры Мональди. Вот я разрываю лист бумаги, одну половину беру себе, вторую оставляю вам. Вот здесь, на столе! Храните ее до завтра — это явочный документ для сверки. Вы договоритесь о порядке дружеского сотрудничества. Умно, что вы выслали синьору: нам лишний свидетель не нужен. Мы вас поймали на затруднениях при оплате счетов за платья. Если желаете — живите с ней и дальше. Если она не захочет, подготовьте почву для развода. Ну, что же, уже начало двенадцатого. Нам пора! Честь имею кланяться!
Все трое вытягиваются и щелкают каблуками.
Когда боковая дверь за Сергеем и Гансом закрывается, полковник минуту стоит посредине комнаты совершенно потерянный. Потом вздрагивает, приходит в себя, убирает документы в сейф. Достает из шкафчика бутылку коньяка и рюмку. Наливает и жадно пьет. Закуривает. Рассуждает:
— Опасно? Здесь не очень, опасны Рим и Дортмунд! Что поделаешь… Подло? А почему подло? Теперь все подлецы! Подлое теперь время, вот что… Одни воруют, другие грабят, третьи… Вот… как я…. К дьяволу! Чем Джованни лучше меня? Все в Лугано знают, что он — сволочь, доказательство этому — его богатство. Все воруют… Все… И сам наш дуче — разбойник и вор. Почему же я должен быть лучше всех?
Он наливает и выпивает еще рюмку. Берет трубку телефона и набирает номер.
— Пьетро, ты? Немедленно явиться в мой кабинет. Да, сейчас. Живо!
Полковник уходит в свою спальную комнату и возвращается с большим пистолетом. Наливает себе рюмку и выпивает.
— Двадцать четыре тысячи долларов в год… Это не мало, конечно, но и не много. Нет, не много. И цифра дурацкая… Звучит глупо… Хотя бы тридцать! Именно тридцать тысяч в год! Это — реально. Надо подумать об этих шести тысячах.
Выпивает рюмку.
— А ради чего стараются эти два проходимца? Сколько они берут с косоглазых? От комиссионных отказались… Почему? Значит, не нуждаются… Гребут достаточно… Это ясно! Лейтенант по три, а полковник по пять тысяч в месяц, а? Не меньше… Конечно, они рискуют каждое мгновение… Своя голова каждому стоит дорого… Поймай я их раньше и при других обстоятельствах, шлепнул бы обоих… Суд дал бы мне годика три условно. А дуче собственной рукой повесил бы вот на эту грудь крест за усердие. Да, я упустил случай… Упустил… Верно, старая шляпа, а не полковник…
Выпивает рюмку.
— И вот что обидно: в этом деле я — главное колесико, дрожу перед начальством в Риме и перед немцами в Дортмунде, трясусь в машине, дышу дорожной пылью — словом, работаю, как вол, честно тружусь и получаю меньше всех! Почему? По какому праву эти два проходимца вырывают у меня из-под носа такой жирный кусок? Как тут не начать волноваться? Эксплуатация, обыкновенный грабеж! Подумаешь и становишься коммунистом. Тьфу, черт бы взял коммунистов, спаси меня и помилуй, святая Мадонна!
Выпивает рюмку.
— А куколку бояться нечего; теперь мы — союзники, она любит этих прохвостов так же, как я. Ее долги я выплачу. Фотографии буду сам заготовлять заранее и передавать связисту так, чтобы куколка ничего не знала. Инициатива всегда будет в моих руках. Нужно только ее хорошенько проверить, я — стреляный воробей, который умеет клевать там, где надо. А мои законные шесть тысяч? Клюнуть бы их поскорее и с налета…
Входит Пьетро Ферранто, щелкает каблуками и вытягивается.
— Честь имею явиться, господин полковник!
Гаэтано хватает пистолет и с видом разъяренного тигра крадется к капралу.
— Ах ты, старая свинья… Ах ты, подлец… Ах, предатель…
И приставляет дуло ко лбу опешившего слуги.
— Ты заходил вчера вечером в мою спальную комнату?
— Так точно!
— Так как же ты, болван, не заметил, что из моего кармана выпал конверт?
— Какой конверт, господин полковник?
Гаэтано падает в кресло и начинает рвать на себе волосы.
— Письмо от моей другой жены из Германии, мой милый Пьетро. Прости, мой верный слуга. Прости! У меня в Германии есть еще жена, и в письме она сообщила о рождении Ребенка… Синьора Маргарита нашла и… Я схожу с ума… Все кончено… Синьора Маргарита бросает меня, Пьетро. Я уничтожен. Счастье мое разбито… И во всем виноват только я!
