Кабинет Гаэтано. Темно, только полосы неяркого лунного света протянулись из окон на ковер. Две темные фигуры: посветлее — Греты, потемнее — Сергея. Он весь в черном, чтобы скорее и легче скрыться в темноте.
— Здравствуй, дорогая наша птичка в клетке.
— Здравствуй, Сергей! Почему ты говоришь «наша»? Хоть раз ошибись и скажи «моя».
Он молчит. Открывая сейф, быстро целует ей руки.
— Ну, наконец-то!
Сергей быстро устанавливает штатив и аппарат, покрывает их бархатом и начинает работать.
Клик! Клик! Клик!
Между складками бархата щель, и каждый раз при вспышке вспыхивает белая черточка.
— Что ты?
— Поправляю бархат.
— A-а. Спасибо.
Клик! Клик! Клик!
— Проклятое кликанье! Этот звук действует мне на нервы!
— А мне?! Оно снится по ночам.
Грета смотрит в окно. Лучи света в окнах едва видны и заметно изменили направление. Движение на улицах становится глуше.
— Луна заходит, скоро полицейские займут свои места. Пора заканчивать.
— Знаю.
Клик! Клик! Клик!
— Ты опять тянешь, как в первый раз.
— Ты знаешь, я здесь предпоследний раз!
— Удивительно, ты это помнишь? Как мало в тебе человеческого. Сергей, ты — машина. Чекист.
— Вот когда-нибудь поедем вместе в Москву, тогда узнаешь, какой я. Там я дома. Свободен! Понимаешь, Грета? Свободен! Чекист — самый человечный из людей.
Она смотрит в окно.
— Скорее, вспышка из машины! Гаэтано возвращается! Ну, заканчивай!
Сергей быстро убирает документы в сейф, складывает аппарат.
— Ой, вторая вспышка. Он у ворот! Запирай же!
— Дверца не закрывается!
— Скорей же, бога ради!
— Что такое? Не понимаю!
Сергей возится с дверцей сейфа.
— Какая-то веревочка высунулась! Все в порядке! Исчезаю!
Грета зажигает свет в коридоре. Закрывается маленькая дверь кабинета и одновременно отворяется наружная дверь. Исчезает Сергей, и появляется Гаэтано. Грета медленно идет по освещенному коридору навстречу мужу, снимает с него шляпу и вводит в спальню. Зажигает там свет и тушит его в коридоре.
Воцаряются тишина и мрак. Издали слышатся смех и голоса Гаэтано и Греты.
Машина мчится по улице. Снопы света уличных фонарей скользят по потному лицу Сергея. Ганс у руля. Спокойно говорит:
— Ну как?
Сергей устало:
— Едва не засыпался.
Альдона тревожно и быстро:
— В чем дело?
Сергей не сразу:
— Какой-то шнурочек из сейфа свесился наружу… Створки точно притерты… Не мог закрыть…
Ганс спокойно:
— Я уже решил оставить машину Альдоне и бежать на помощь.
— Через заднюю калитку?
— Да.
— Правильно. Ну ничего. Обошлось!
— На этот раз.
— Да. На этот.
Молчание. Они выезжают за город. Автомобиль набирает скорость. Свист ветра и воздуха. Полная темнота. Ганс включает фары.
Голос Альдоны:
— Ты очень боишься, Сергей?
— Во время операции — нет. Некогда. Я работаю. Потом, на следующий день, на меня находит страх. Утром после такой ночи проснусь и страшно.
— Тяжелая работа.
— Да. Меня изнуряет кликанье аппарата. А у вас что всего хуже?
— Все. Страх за тебя, Сергей. Кажется, было бы легче лезть в дом с тобой вместе. Ждать вдали с пистолетом в руке и не знать, что с тобой делается, — это ужасно!
Сергей устало:
— Включи радиоприемник, Альдонка. Это дает нам силы выносить все это.
Музыкальная передача из Москвы.
Комната аптекаря. Сидят в креслах Иштван и Сергей.
— Ну как Грета?
— Держится. Пока…
— Боится?
— А как ты думаешь, Иштван?! Еще год на государственную работу, и я — врач! Еще одна специальность!
— Трудно при наших условиях учиться?
— Еще бы! Я мечтаю о минуте, когда перед отъездом в Москву прокрадусь на берег какого-нибудь озера и швырну пистолет в воду! Вот будет славно. В Москве мы заживем неплохо, будем вспоминать и смеяться над этими каторжными годами.
— Я, Сергей, хотел бы быть лингвистом. Сидел бы себе с книгами и работал! Хорошо!
Иштван хохочет.
Лето. Советские дети собирают ромашки и васильки на лугу под березками. Рожь. Простор. Серебристо-голубой цвет. Незатейливая и бесконечно родная картина. Родина.
Горная тропинка. Чужой приторно-красивый пейзаж. Снег, луга, цветы, коровы, толпы иностранных туристов. Затерявшись среди них, идут два туриста, обвешанные биноклями, фотоаппаратами и флягами. У них в руках палки, на носу черные очки. Это Степан и Иштван.
Степан:
— Сегодня твоя тройка, Иштван, идет на последнюю операцию с полковником. Центр считает, что Гаэтано скомпрометирован достаточно, пора перестать рисковать и переходить к мирному сотрудничеству. Грета пусть предупредит, что к ней приедет двоюродный брат. Перед вашим отъездом Грета подготовит торжественный ужин. Вы с Лёвушкой за столом покажите полковнику фотографии его документов и объясните, что вы — агенты японской разведки и вербуете его для работы на Токио. Если почувствуете, что выгоднее сослаться на советскую разведку, то используйте этот вариант, на месте вам будет виднее. В дальнейшем материалы станет получать Лёва или кто-нибудь из его эксплуатационной бригады, скажем, Петр. А твоя бригада, Иш-тван, получит новое назначение. Пусть сегодня Сергей договорится с Гретой о секретном свидании за городом и там подготовит с ней передачу.
— Как быть с Гретой?
— Свою судьбу пусть она решит сама: хочет покоя и довольства — пусть живет с полковником. Откажется от спокойного житья, значит, наш пример ее кое-чему научил. Кадры нам нужны.
— Понятно. Когда будет почта? Мы два месяца сидим без писем из дома!
— Писем нет. Надо ждать. Я сам волнуюсь: дома у меня заболел сын!
Ночь. Идет дождь. Машина Сергея.
— Раз Гаэтано дома, не в «Империале», то как же ты пойдешь, Сергей?
— Надо. Это — последняя вылазка.
— Но…
— Без «но», Альдона. Осталось три минуты. Мой пистолет. Все. Теперь вы. Пистолеты?
— Все в порядке.
— Ганс, прикрой меня по второй схеме.
— Есть прикрыть по второй схеме.
— Сигнал! Внимание!
Две темные фигуры выходят из машины.
Темный коридорчик в доме полковника.
— Здравствуй, птичка!
— Здравствуй! Тише! Ко мне нельзя, Гаэтано дома!
— Знаю. Что он делает?
— Выпил за ужином и спит.
— Прекрасно. Впусти меня.
— Нельзя. Он услышит. Умоляю, будь разумным!
— Иди вперед, Грета.
Кабинет. Мрак. Чуть синеют окна. Сквозь щель в бархате вспыхивает тонкая полосочка света. Две темные фигуры.
