Жгучий стыд испытала девушка. Это было больнее, чем в детстве: помнит, как однажды, взобравшись на завалинку, припала к низкому окну соседней бедной хаты, а проходившая мимо женщина укоризненно произнесла:
— Нехорошо, девочка, заглядывать в чужие окна!
«А теперь заглянула в чужую жизнь, — укоряла себя Лариса. — Так тебе, дуреха, и нужно! Ведь сама-то не любишь, когда лезут в душу…»
Казалось, никто еще так не унижал ее… И это сделал человек, которым она только что восхищалась…
По дороге Евгений что-то говорил ей, но она слышала только отдельные слова и голос — монотонный и скучный, вызывающий глухое раздражение.
До самого дома в душе звучали слова жестокой обиды, а перед глазами стояла хмурая тюрьма: все каменное — и пол, и стены, и постель… И люди, которые окружают заключенных… И сердца каменные…
21
Доменика много раз пыталась отыскать след мужа. Ни в тюрьме, ни в полиции ей не сказали, куда его выслали из Екатеринослава. Наконец удалось узнать, что его отправили в полтавскую тюрьму.
Не раздумывая, поехала туда с ребенком на руках. Сначала тюремное начальство и слушать не желало об освобождении Петровского, но Доменике удалось добиться, чтобы его выпустили на волю под денежный залог в сто рублей — сумму, собранную екатеринославскими рабочими. Но тут новая беда. В тюрьме Григорий простудился, у него началось туберкулезное воспаление желез, и без операционного вмешательства было не обойтись. Он настолько ослабел от голодовки и болезни, что не мог даже идти, и Доменика с трудом довела его до пролетки.
В больнице Григорий попал в заботливые руки доктора Кухаревского, человека мягкого, сочувствующего прогрессивной молодежи. Он бесплатно сделал Петровскому операцию и даже подкармливал больного, принося из дому разную снедь.
Выписавшись из больницы, Петровский прежде всего стал думать о заработке. Но в это время неожиданно пришел вызов из воинского присутствия села Печенеги, что неподалеку от Харькова, куда Григорию надлежало явиться на повторный призыв. И Доменика снова отправилась в Полтаву к доктору Кухаревскому.
Аккуратный, под железной крышей дом доктора Кухаревского стоял на тихой зеленой улице, неподалеку от особняка городского головы. Сюда и пришла вместе с сыном Доменика.
— Не волнуйтесь, — сказал Кухаревский. — Операция прошла успешно, теперь ваш муж будет поправляться.
— А пока от ветра валится, — грустно произнесла Доменика, с надеждой глядя на доктора. — Я пришла к вам за помощью…
— Чем могу служить?
— Мужа призывают на военную службу…
— В солдаты он не годится. Тут я вам помогу, — пообещал Кухаревский. — Завтра мы все сделаем. А теперь — ужинать…
— Нет, нет… — начала было Доменика.
— Не отказывайтесь. Сейчас придет одна девушка, и мы все вместе поужинаем. А вот и она! Знакомьтесь, Лариса, это Доменика Петровская.
Лариса с восхищением слушала Доменику, когда та рассказывала о всех своих злоключениях.
— Какая вы смелая!
Девушка любовалась ее красотой, манерой держаться — простой и в то же время интеллигентной. «У нее прирожденный такт, — подумала Лариса, — этому ни в каких институтах не научишься…»
После ужина Кухаревский извинился перед гостями и отправился в больницу. Мальчика уложили спать.
Доменика с Ларисой остались вдвоем. Между ними завязалась беседа. Порой человеку, которого видишь впервые, расскажешь больше, чем давнему знакомому. Приглушенные голоса долго звучали в сгущающихся сумерках.
— Я видела вашего мужа… — Волнение, охватившее Ларису в тюремной канцелярии, снова овладело ею. Дрожащим голосом она сказала: — Я нечаянно обидела его…
Коротко рассказала о посещении тюрьмы, о разговоре Шуликовского с Петровским, о его словах, обращенных к ней…
— Я не хотела его оскорбить… Если бы знала, не пошла в тюрьму. Вы скажите Григорию Ивановичу обо всем…
— Скажу. Вы напрасно переживаете. Он тоже не хотел вас обидеть. Просто ему все надоело, на него ходили смотреть, как на какое-то диво…
Голос Доменики, мягкий и ласковый, успокаивал девушку. С ней Ларисе так же хорошо и просто, как было в детстве с матерью… И она все рассказала Доменике о себе, поделилась с ней своими огорчениями и обидами.
— Мне едва минуло шесть лет, когда отец с матерью погибли. Дядя взял меня к себе. Сначала было ничего, потом тетка начала ко всему придираться…
Все трудней становилось жить в дядином доме, хотя Василий Михайлович всячески старался защитить сироту от придирок жены. Не проходило дня, чтобы девочка не плакала. Ей хотелось вырваться из холодного, неуютного дома и умчаться в далекий незнакомый мир… Она бросалась из крайности в крайность: собиралась то уехать в Петербург, то учительствовать в деревне. Иногда ей казалось, что она просто избалованная, изнеженная барышня, которой от нечего делать лезет в голову всякая чепуха. В такие минуты Лариса ненавидела себя. «Нужно что-то делать, нужно работать так, чтобы тело ныло от усталости, а голова была занята чем-то полезным и разумным».
— Вам, верно, смешно такое слушать? — вдруг спросила Лариса.
— Нет, что вы! Говорите, говорите, — участливо попросила Домоника.
— Ну скажите, почему я такая? Почему не найду места в жизни?
— Не знаю, что вам ответить, — не торопясь, заговорила Доменика. — Я тоже рано осталась без отца. Но не было у меня ни времени, ни сил горевать. Мать брала белье в стирку, а я, сколько себя помню, помогала ей. За день так умаешься, что еле доплетешься до постели. А на рассвете — опять за работу…
— Значит, тетка правду говорит, что все у меня от безделья, — грустно подытожила Лариса.
— Нет, — решительно возразила Доменика. — Мысли у вас хорошие, душа открытая. Кого-нибудь встретите, полюбите. Для женщины это очень важно. А там и работу найдете по душе. И все будет хорошо.
— Я и сама так думаю. Расскажите еще про себя, — попросила Лариса.
— Ничего особенного у меня не было. Встретила Григория, поженились. Ребенок родился… Жить трудно, муж все по тюрьмам… — Она рассказывала спокойным, ровным голосом. — Но я все равно счастливая, — широко улыбнулась Доменика.
— Может, и я буду?
— Обязательно. Сердце у вас доброе, отзывчивое.
— Передайте же Григорию Ивановичу то, о чем я вас просила…
— Передам, — пообещала Доменика.
22
Петровского в солдаты не забрали и даже вовсе забраковали по состоянию здоровья: помогла справка доктора Кухаревского. Радовалась Доменика: пускай трудно пока, но на работу где-нибудь да устроится, будет кусок хлеба. Попытался Григорий наняться токарем на Брянский — не взяли. После бесконечных хождений наконец повезло. В Екатеринославских железнодорожных мастерских он познакомился с поднадзорным рабочим Василием Андреевичем Шелгуновым, высланным из Петербурга за принадлежность к «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса». Будучи прекрасным специалистом, он довольно быстро нашел работу, а потом устроил и Григория.
