Клара возвращалась из агитационной поездки; Она всегда ездила третьим классом. Она любила красочную речь простого люда, звуки губной гармошки, песенки странствующих артистов. Она могла вмешаться в политический спор, острой насмешкой сразить противника и поддержать единомышленника.
Что несет новый век?
Да, новый век обещал Германии многое. Ее «деловым людям» — новые барыши. Трудящимся — новые классовые бои.
…Вагон потряхивало на плохо ухоженной колее.
— Скоро и железная дорога придет в негодность. Будем ходить пешком по шпалам, — говорил худой человек в рабочей одежде.
— Да будут ли шпалы! Сгниют! — откликнулся кто-то.
— И рыба подорожала, — не к месту объявила толстуха с корзинкой на коленях.
Все засмеялись.
— Не знаю, как где, но у нас, в верховьях Рейна, рыбы скоро не будет вовсе. Все предприятия спускают в реку отходы, — подал голос скептик из темного угла.
— Куда только смотрит кайзер? — поддакнула женщина с корзинкой.
В купе просунулась вихрастая голова. Бойкий фабричный парень затараторил:
— Кайзеру некогда, муттерхен! Он занят турками! Он боится, чтобы турок не обидели англичане!
— При чем тут турки? — закричала женщина. — Мне нужна дешевая рыба!
Несколько молодых мужчин азартно бросали карты на поставленный ребром чемодан. Один из игроков узнал Клару:
— Здравствуйте, товарищ Цеткин. В прошлом году я слышал вас в Нойкельнских казармах. Вы там выступа ли против войны. А что вы думаете о событиях в Криммитчау?
— В Криммитчау?
— Вы не видели сегодняшний вечерний выпуск? Я купил его сейчас на станции.
Он вручил ей вечернюю газету. В Криммитчау забастовали ткачи, требуя сокращения рабочего дня и повышения зарплаты.
Клара посмотрела в окно: ей не терпелось поскорее добраться до редакции «Равенства».
Зимним вечером Клара приехала в Криммитчау.
Город саксонских текстильщиков казался вымершим. Дым не поднимался над крышами фабричных корпусов.
Приближалось рождество. Зима была на редкость метельной. Маленький городок утопал в снегу. Тощая кляча единственного извозчика, стоявшего на площади, с усилием потащила пролетку с поднятым верхом.
— Какие новости в городе? — спросила Клара возницу, напоминавшего елочного Санта-Клауса, запорошенные снегом усы и борода его казались сделанными из ваты.
— А вы откуда, уважаемая?
— Из Штутгарта.
— Вот как! Невеселое время вы, однако, выбрали для посещения нашего Криммитчау. В газетах пишут про нас не совсем то, что происходит на самом деле.
— А именно?
— Да взять хотя бы нашу пожарную команду. Сообщают, что она потушила пожар на фабричном складе.
— А что же на самом деле? Не тушила? Или пожара не было?
— И пожар был. И команда действительно его потушила. Но спрашивается: кто поджег, а?
— Да… Интересно, — отозвалась Клара.
Возница щелкнул кнутом над спиной своей клячи и, полуобернувшись, многозначительно сообщил:
— Все дело в брандмайоре.
— Ах так? — Клара ждала продолжения, но оно не последовало.
Узкая улица вела на небольшой взгорок. Темные фабричные здания высились на нем.
— Кладбище, — выразительно сказал возница, указывая на них кнутом.
— Ну а что же брандмайор? — напомнила Клара.
— Брандмайор, чтоб вы знали, и дал в газету сведения. Но-о, перебирай ногами, Эльза, скоро в конюшню!
— Какие же сведения?
— Будто склад подожгли забастовщики.
— А на самом деле?
Возница долго крутил кнутом в воздухе, прежде чем сделать свое сообщение:
— А поджег тот, у которого в конце квартала не сходится сальда-бульда.
— А брандмайор?
— Брандмайор? О, брандмайор! — оживился возница. — Брандмайор и надумал покрыть это дело за счет забастовщиков!
— Что же, он хотел выгородить кладовщика?
Возница бросил на Клару такой взгляд, словно она задала бог знает какой глупый вопрос:
— Так брандмайор же его родной брат.
— Ну, тогда все понятно, — сказала Клара.
— Всем давно понятно! Всему городу. Еще на Цецилиенкирхе часы не пробили полночь, как пожарные с трезвоном и гиком вывалились из-под каланчи. Но, спрашивается, как они узнали про пожар, если никакого пламени или дыма вовсе не было?
— Что же это значит? — продолжала Клара свои расспросы, явно доставляющие удовольствие «Санта-Клаусу».
— Неувязка! — с важностью объяснил тот и больше не произнес ни слова. Да и некогда уже было.
Они остановились перед стандартным двухэтажным домом, окна которого были неярко освещены желтоватым светом: Криммитчау освещался керосиновыми лампами, не так давно сменившими свечи. Расплачиваясь, Клара сказала:
— Спасибо вам за рассказ о пожаре. Счастливого рождества!
Клара заехала к Францу Рунге, старому ее другу, местному руководителю профсоюза.
— Завтра надо будет получить багаж, там много всего: и теплые вещи, и продукты, и игрушки. Все, что прибыло к нам в «Равенство» со всей страны. С надписью: «Для бастующих в Криммитчау».
— Спасибо, Клара! Ты просто била в набат в своей газете.
— Ах, Франц! Сейчас не время для пышных слов. Вы читали сообщения из России?
— Конечно. Но, наверное, ты расскажешь об этом подробнее?
— Да, я затем и приехала. На юге России и в Петербурге забастовщики выдерживают бои с полицией.
— У нас не слаще. Ты сама увидишь, — сказала Гедвиг, жена Франца.
Позже, когда детей уложили спать, они еще долго сидели в кухне, где в очаге дотлевали угли и слабо светила лампа с приспущенным фитилем.
— Подумай, Клара, — сказал Франц, — какие перемены произошли в Германии только на нашем веку. А ведь мы с тобой не такие уж старики…
— Поверь мне, — ответила Клара, — мы будем свидетелями еще больших перемен!..
Собрание, на которое пришла Клара, было многолюдным.
— Нам тяжело. И все же мы будем бастовать дальше. Мы многому научились за эти годы. Мы требуем только человеческих условий труда. — Пожилая женщина говорила, сложив на груди руки, спокойно и горько:
— Мой сын и моя невестка бастуют. А мои внуки… Каждую ночь я думаю, чем накормлю их, когда наступит утро. И все же я говорю себе: пусть мальчишки знают, что их родители не штрейкбрехеры!
Когда Кларе предоставили слово, она вдруг заволновалась.
— Дорогие мои товарищи! Горжусь вашей стойкостью…
Все вокруг казалось особенным и значительным. А между тем это была обыкновенная харчевня с круглой железной печкой посередине. Но на людях праздничная одежда. Они не работают: они бастуют. Крахмальные воротнички, только чуть-чуть пожелтевшие от частой стирки, шляпы и котелки они положили на колени, а женщины опустили на плечи пуховые косынки или держат за ленты вязаные капоры.
