Приятный незнакомец сидел на краю кровати и гладил ребенка по рукам.
— Как только Алеша выздоровеет, заберу его с собой в Сибирь и покажу ему все, что сам когда-то видел, — заверил мужик.
А он, Григорий, все уже видел — и людей, и города, которых никто, кроме него, и не знал.
Со все большим вниманием мальчик слушал эти рассказы, его тело распрямилось, в глазах появился блеск. Он забыл о боли, вытянул ногу и уселся повыше на подушки, чтобы лучше видеть темнобородого незнакомца и слышать его неторопливый рассказ.
Молчавшая царица заметила движение ребенка, испугавшись, что Алексей снова может покалечиться, воскликнула:
— Смотри, Алеша, будь осторожен!
Распутин благодарно улыбнулся:
— Вот, Алешенька! Ведь у тебя уже ничего не болит! Скажем маме, чтобы она не беспокоилась. Ничего не случится. Я всегда буду с тобой!
И он продолжал рассказывать о Сибири, а потом перешел на сказки. С огромным вниманием мальчуган слушал сказки о Коньке-горбунке, витязе без ног и витязе без глаз, сестрице Аленушке и братце Иванушке, неверной царевне, которая превратилась в белую утку, об Иване-царевиче и Елене Прекрасной. Говорил Григорий Ефимович и о жизни цветов в далекой Сибири, рассказывал, что каждый цветок и каждое дерево (особенно старое) в лесу имеют душу и разговаривают между собой. И у зверей есть свой особый язык, и он, будучи ребенком, хорошо понимал разговоры лошадей, которые содержались в конюшне его отца.
Было уже поздно, часы пробили полночь, и, улыбнувшись, Распутин произнес:
— Завтра, Алеша, я тебе еще больше расскажу! А теперь спать, спать и сил набираться!
Царица также заверила сына, что добрый незнакомец обязательно придет завтра вечером. Однако Григорию Ефимовичу еще долго пришлось повторять это мальчику, прежде чем тот успокоился и попрощался с Распутиным, пожелав спокойной ночи родителям.
Когда Распутин покидал кабинет императора, царица, до глубины души взволнованная, с благодарностью поцеловала его руку. Распутин перекрестил ее и сказал:
— Верь только в силу моей молитвы, и твой сын будет жить!
Темнота поглотила незнакомца…
Через несколько дней Распутин снова был в комнате у больного Алексея, а еще через неделю наследник поправился.
Но понравиться императорской чете было еще мало, царский двор жил по поговорке: «Жалует царь, да не жалует псарь». Против Григория ополчились его «коллеги по оккультизму», не желающие терять «хлебное место» при царском дворце. Император не знал о возникшем противоборстве среди юродивых, ясновидцев и чудотворцев: конкуренция в их среде была не менее жестокая, чем в царском приближении. Григорию Ефимовичу необходимо было победить несколько грозных противников. Это были ясновидцы и чудотворцы, пытавшиеся отстоять свои позиции при дворе.
Чудотворцев рангом поменьше — юродивых и бесноватых — появление Распутина ввергло в состояние бешенства. У Мити Колябы начались регулярные припадки. Он мычал, вращал культями и проклинал пришельца на своем языке, понятном только псаломщику Елпидифору. Полусумасшедшая Дарья воспылала к Распутину страстной любовью и постоянно преследовала его крикливыми, навязчивыми и фривольными предложениями, сдабривая их отборной бранью.
Почти одновременно с Григорием Ефимовичем Распутиным в Царском Селе появились два других «блаженных» — босоножка Олег и ясновидящий инок Мардарий. Однако Григорию Ефимовичу удалось без большого труда устранить этих конкурентов. Предсказания двух последних «пророков» не выдерживали никакой критики.
Несколько иначе обстояло дело с известным в те времена бродягой старцем Василием. Он еще раньше сумел завоевать расположение Распутина, получив в его лице покровителя и защитника от преследований со стороны архимандрита Антония Волынского (имевшего большой вес при дворе российского императора).
Распутин отличался от сомнительных личностей, «босоножек», ясновидящих и предсказателей и тому подобных людей своей изумительной силой воли, поразительными предсказаниями и отсутствием даже намека на какой-то внешний эффект. Он не страдал эпилепсией, не бродил босым по снегу, не был ужасающим инвалидом.
Кроме того, он предсказал каждому из своих «коллег» дальнейшую судьбу. Мите Козельскому он напророчествовал страшную смерть «на отдаленном острове»[11], Дарье — тяжкую болезнь, босоножке Васе — гибель под колесами поезда. При дворе он сразу же зарекомендовал себя как человек, обладающий даром предсказывать события, правда порой облачая свои предсказания в загадочные формы, по примеру древней Пифии. Его рекомендации уже никто и ничто не в силах поколебать.
Григорий Распутин, обращаясь к Александре Федоровне, отмечал, что ей и государю трудно жить, потому что им нельзя никогда узнать правду, так как кругом них все больше льстецы и себялюбцы, которые не могут сказать, что нужно для того, чтобы народу легче стало. Им нужно искать эту правду в самих себе, поддерживая друг друга, а когда и тут они встретят сомнения, то им остается только молиться и просить Бога наставить их и умудрить. Если они поверят этому, то все будет хорошо, так как Бог не может оставить без своей помощи того, кого он поставил на царство, кому вложил в руку власть над народом.
Распутин, этот «сибирский Заратустра», вполне мог показаться им тем человеком, который способен был во времена смуты укрепить дух царя и царицы, поддержать их в упрочении основ русской государственности. И это засвидетельствовал сам Николай II: «Он просто добрый, религиозный, прямодушный русский человек. Когда тревоги или сомнения одолевают меня, я люблю поговорить с ним и неизменно чувствую себя потом спокойно».
Дружба Григория Ефимовича с царем, его супругой и детьми все крепла. В 1906 году персоне Распутина были посвящены три записи в дневнике царя: «18 июля… Вечером были на Сергиевке и видели Григория…
13 октября… в 6 1/4 к нам приехал Григорий, он привез икону Святого Симеона Верхотурского[12], видел детей и поговорил с нами до 7 1/4…
9 декабря… Обедали Милица и Стана. Весь вечер они рассказывали нам о Григории».
«Он часто бывал в царской семье… — вспоминала много лет спустя Вырубова. — На этих беседах присутствовали великие княжны и наследник… Государь и государыня называли Распутина просто — «Григорий», он называл их «папа» и «мама». При встречах они целовались, но ни Николай Александрович, ни Александра Федоровна никогда не целовали у него руки. Их величества всегда говорили о здоровье наследника и о заботах, которые в ту минуту их беспокоили. Когда после часовой беседы с семьей он уходил, он всегда оставлял их величества веселыми, с радостными упованиями и надеждой в душе».
