съезде был избран Центральный Комитет в следующем составе: В. И. Ленин, Г. Зиновьев, Л. Каменев, Л. Троцкий, В. Ногин, А. Коллонтай, И. Сталин, Я. Свердлов, А. Рыков, Н. Бухарин, Ф. Артем, А. Иоффе, М. Урицкий, В. Милютин, Г. Ломов. Под руководством этого ЦК и будет совершено Октябрьское вооруженное восстание.
Репрессии и клевета, к которым Временное правительство и Керенский прибегли в борьбе против революционных сил, возглавляемых большевиками, уже вскоре вернулись к ним бумерангом…
Общая политическая ситуация становилась еще более неустойчивой; поляризация политических сил ускорялась, а это предвещало новые «взрывы» революции и контрреволюции.
Как делали «русского Кавеньяка»
В те летние дни, когда Временное правительство в особенно Керенский предпринимали лихорадочные усилия по подготовке наступления, на политическую арену активно вышло так называемое армейское комиссарство. Комиссары рекрутировались главным образом из демократически настроенной интеллигенции, связанной преимущественно с эсерами или меньшевиками. Их кандидатуры утверждались военным министром по согласованию с командованием и военным отделом ВЦИК. Находились они в ведении военного министра, точнее, созданного при военном министерстве политического управления. Их основная задача в армии, в сущности, была посреднической. Они должны были объединить, с одной стороны, усилия командования, часть которого подозревалась в контрреволюционных, промонархических настроениях, и, с другой стороны, войсковых комитетов, за которыми, по мнению правительства, также необходим был глаз: ведь большинство их находилось в слишком тесной связи с эсеро-меньшевистским ВЦИК. Правительственные комиссары, таким образом, стояли как бы в центре армейских «верхов», призванных поднять и бросить огромную солдатскую массу в наступление.
Надо сказать, что для выполнения этой нелегкой задачи от комиссаров требовалось немалое личное мужество. И не только для того, чтобы идти впереди атакующей цепи под огнем противника, хотя и это нередко бывало. Например, помощник комиссара 8-й армии, будущий известный писатель В. Шкловский, личным примером поднял в атаку Ольгинский полк 16-го армейского корпуса, был тяжело ранен и награжден Георгиевским крестом. Главное, пожалуй, заключалось в другом. Очень часто комиссары должны были агитировать за наступление в солдатской гуще, враждебно настроенной к агитаторам, ратовавшим за войну, склонной к неподчинению и бунту. В романе А. Толстого «Хождение по мукам» с некоторым оттенком шаржирования показан комиссар Смоковников (муж одной из сестер — Кати), на солдатском митинге призывавший к наступлению и убитый кучкой разъяренных солдат. Эта картина основана на подлинном трагическом факте: убийстве комиссара Ф. Линде, одного из инициаторов выступления Финляндского полка в дни Апрельского кризиса (позднее Б. Пастернак описал это событие в «Докторе Живаго»), В. Шкловский в своих мемуарах «Революция и фронт» рассказывает и о других драматических событиях, связанных с митинговыми выступлениями комиссаров. И нельзя не признать, что в том, что Временному правительству вопреки нежеланию и противодействию солдатской массы все-таки удалось осуществить летнее наступление 1917 г., немалая заслуга принадлежала армейским комиссарам.
Будучи «правительственным оком» в армии, комиссары должны были осуществлять лишь политические функции. И хотя командование обязано было держать их в курсе подготовки и хода боевых операций, в вопросы назначения и смещения комсостава, а также стратегии и тактики им предписывалось не вмешиваться. Однако на практике такое разграничение оказалось крайне трудным: после Февральской революции политика со все возраставшей силой вторгалась в армию, влияла на всю ее жизнь. То важное место, которое занимали правительственные комиссары в армейских «верхах», создавало благоприятную почву для проявления порой непомерных амбиций тех из них, кто был склонен к политиканству и политическому авантюризму. Этим людям казалось, что русская революция с ее сокрушительной ломкой всего старого, с зыбкими, еще не определившимися перспективами дает им хороший шанс, чтобы попытаться вытянуть свой счастливый, «наполеоновский» жребий. Кажется, что они мысленно рядились в костюмы комиссаров Французской революции, особым образом стилизовали язык своих речей и донесений. Двое из них — Б. Савинков и М. Филоненко — оставили наиболее заметный след в событиях 1917 г., в том числе и связанных с корниловщиной.
Эсеровский боевик, непосредственный участник ряда террористических актов против высших чинов царского режима еще в период первой революции, Савинков был сильным и властным человеком, но с метущейся душой. По воспоминаниям людей, близко знавших его, в нем было нечто гипнотическое. В 1906 г. в Севастополе его выдал полиции «шеф» Боевой организации эсеров Е. Азеф (Савинков был его правой рукой). Савинкова приговорили к повешению, но за несколько дней до казни он сумел распропагандировать часового и бежал на лодке в Румынию, перебрался в Париж, а затем вернулся в Россию. Вновь эмигрировал в 1911 г. В эмиграции;(во Франции) Савинков разочаровался в революционной деятельности и, обладая литературным талантом, стал писать романы (под псевдонимом В. Ропшин), в которых отвергал не только терроризм, но и революционную борьбу вообще. В апреле 1917 г. он вернулся в Россию стопроцентным оборонцем, сторонником продолжения войны до победного конца. Естественно, что для него ввиду его прошлых «антисамодержавных» заслуг и новой политической позиции почти сразу же нашлось место в «эшелонах власти»: в мае 1917 г. он — комиссар 7-й армии на Юго-Западном фронте.
Новая «ипостась» Савинкова — комиссарство, та реальная власть, которая наконец оказалась у него в руках, вероятно, наталкивали бывшего террориста на мессианские мысли. Ему грезилось «спасение России», в котором он, Савинков, сыграет не последнюю роль. Что же для этого нужно? Сильная власть, установить которую можно, только устранив влияние Советов на Временное правительство и, напротив, усилив воздействие на него «мужественного и решительного человека», стоящего во главе армии. В этом замысле проглядывали очертания военной диктатуры. Впоследствии, уже после корниловщины, Савинков признает, что та политическая структура, которая, по его мысли, должна была «оздоровить» и «спасти Россию», виделась ему «под красным флагом Керенского и крепкой рукой Корнилова». Понимал ли он, что крепкая рука Корнилова раньше или позже вырвет флаг из ослабевших рук Керенского? Наверняка понимал. В Керенском он не видел человека власти. Ф. Степун, заведующий политотделом военного министерства, вспоминал, что Савинков иронично называл Корейского «жен-премьером», имея в виду его успех у дам. И не исключено, что на будущих развалинах временного симбиоза Керенского и Корнилова Савинкову рисовалась и собственная, быстро увеличивающаяся тень. В июне 1917 г. Савинков уже стал комиссаром Юго-Западного фронта.
Его слишком активная деятельность на этом посту не раз вызывала резкие протесты Верховного главнокомандующего Л. Брусилова и главнокомандующего Юго-Западным фронтом генерала Гу тора. То и дело они докладывали Керенскому, что считают «совершенно недопустимым» вмешательство Савинкова «в область стратегии», в вопросы смещения и назначения генералов и тем более организацию им «слежки» за командным составом.
Именно здесь, на Юго-Западном фронте, пути Савинкова пересеклись с Максимилианом Филоненко, комиссаром 8-й армии, которой командовал генерал Корнилов. О Филоненко в исторической литературе известно немного. Траектория движения Филоненко по политическому небосклону бурного 1917 года прочертилась на коротком отрезке
