Кровь бьет из раны тугими толчками… Пуля пробила грудь над самым сердцем.
У Ани перехватывает горло, когда она видит, как Шпаков быстро снимает с капитана полевую сумку.
— Возьми пистолет! — говорит он. — Отходи, ребята!
Аня подхватывает автомат, выпавший из рук капитана, сцепив зубы, бьет нескончаемой очередью по частым вспышкам выстрелов за мостом…
Последними, отстреливаясь, отползают Раневский, Зварика и Тышкевич.
Эта тройка знала капитана еще по Белоруссии…
Разведчики отходят, оставив на опушке двух убитых гитлеровцев.
Оставив навсегда капитана Крылатых. Хорошего, умного, смелого командира-разведчика, который так любил напевать песенку про темную ночь: «И поэтому, знаю, со мной ничего не случится…»
Зварика несет теперь автомат капитана. В диске было семьдесят два патрона. Диск расстреляла Аня. Ни одной пули не успел выпустить капитан Крылатых по врагу на своем четвертом задании…
Капитан Павел Крылатых… Родился на берегу Вятки, а погиб в двадцать шесть лет на берегу Нарве.
Дорогую пошлину уплатила группа «Джек» за попытку перейти мост на реке Парве.
Немцы долго бегут по пятам. Немцы налегке, а разведчики с тяжелым грузом. Ребята берут у радисток сумки с батареями.
Аня передает Зварике свой «TT», оставив себе «вальтер» капитана…
Немцы напирают, стреляя наугад, пуская осветительные ракеты. Их призрачный льдисто-белый свет то и дело настигает разведчиков. Когда гаснут ракеты, предельно сгущается ночная темень, приходится замедлить бег… А смерть — за плечами. Смерть — в трескотне разрывных над головой…
Аня бежит, петляя меж сосен, бежит, уходя от погони, за Шлаковым, бежит, глотая пересохшим ртом горячий воздух, и никак не может поверить, что нет и никогда не будет больше Джека.
Что же случилось у моста? Нет, решает Шпаков, капитан не сделал ошибки; такие неожиданные стычки в тылу врага — дело обычное. Или «языка» возьмешь, или свою голову отдашь…
Гибель командира — тяжкий удар по группе. Дельный, знающий был разведчик. Но ничего не поделаешь, теперь за командира он, Николай Шпаков, он же «Еж». В такие минуты, когда сваливается на плечи тяжелая ответственность, невольно оглядываешься на всю свою жизнь…
Он вырос в семье сельских учителей в деревне Запрудье на Витебщине, отличником окончил 4-ю среднюю школу в Витебске. Решив стать инженером, поступил в Московский авиационный технологический институт. Война застала его на третьем курсе. В самом начале июля сорок первого он добровольно ушел в армию, храбро дрался, стал кандидатом в члены ВКП(б). В двадцать лет командовал взводом 444 стрелкового полка 103 стрелковой дивизии, в ноябре сорок первого попал в плен, бежал, скрывался на родине от немцев. С весны сорок второго стал подпольщиком в группе Рудакова. Его называли героем витебского подполья. Будучи ближайшим помощником руководителя этого подполья Морудова, Шпаков устраивал дерзкие диверсии на железных дорогах Витебск — Орша и Витебск — Полоцк, выкрадывал оружие со складов вермахта, снабжал разведданными партизанскую бригаду Бирюлина, потом сам возглавил в Витебске подпольную группу, командовал разведгруппой под Минском… Только в июне сорок четвертого вышел он из вражеского тыла вместе с Зиной Бардышевой.
На отдыхе и переподготовке пробыл неполных два месяца… А теперь вот снова командир группы.
Эх, Павка, Павка! Ушел Павка, не попрощавшись ни словом, ни взглядом, не успев даже понять, что умирает, что убит.
Сгинул, оставив ему восемь разведчиков-десантников и немыслимо трудное задание, за которое теперь он, Николай Шпаков, в ответе.
В квадрате, засаженном в два яруса елками, группа, круто повернув вправо и назад, отрывается от преследователей. Немцы, освещая лес ракетами, уходят все дальше на север. Мельников, орудуя саперной лопатой, минирует след группы миной-противопехоткой, потом посыпает след табаком. Поразмыслив, Шпаков принимает дерзкое решение — свое первое на этом задании командирское решение: снова выйти к Парве, найти брод или лодку, в то время как немцы наверняка будут думать, что разведчики ушли на север, глубже в лес.
По пути к реке Шпаков вновь и вновь повторяет про себя в эту черную, грохочущую, вспыхивающую ракетами ночь задачу группы «Джек». Он помнит наизусть этот длинный приказ: установить контроль за железнодорожными и шоссейными перевозками; организовать систематический захват «языков»; освещать наличие и состояние оборонительных рубежей; освещать сосредоточение войск на этих рубежах; освещать намерения противника по дальнейшему ведению операций.
Для того чтобы установить контроль за перевозками, надо выйти ближе к железной и шоссейной магистрали. В этой Пруссии, как видно, придется полагаться на визуальное наблюдение, а не на показания местных жителей. И ясно, что с первоначальным планом легализации Лебедя под видом русской беженки в каком-нибудь здешнем городе — об этом мечтал Павел Крылатых, к этому поначалу готовили Аню — ничего не выйдет без документов. Этих документов нет, а чтобы изготовить их, потребуется уйма времени на то, чтобы захватить образцы и переслать на Большую землю… Нет, Лебедь, видно, так и останется лесным Лебедем. Эх, Павка, Павка, друг сердечный! Что-то ждет впереди группу «Джек»? Собственно, группы «Джек» больше нет, как нет Павки. Есть группа «Еж». Но Шпаков хочет, чтобы в честь погибшего командира группа по-прежнему называлась псевдонимом ее первого командира.
Аня хорошо понимает, что творится в Колиной душе. На ходу, в темноте, она берет его за руку:
— Ничего, Коля! Александру Невскому было двадцать два года, когда он разгромил немцев на Чудском озере. А тебе двадцать три!…
Коля с благодарностью отвечает Ане пожатием руки. Уверенно находит он на небосклоне тускло-желтый огонек путеводной звезды «Джека» — Сатурна.
На этот раз группе везет. Пока немцы разыскивают разведчиков в лесу, пока эсэсовцы мчатся на машинах и мотоциклах к деревне Едрайен из Инстербурга и Тильзита, Ваня Мельников находит на пустынном берегу Парве, на песчаной прогалине в густом ивняке старую, рассохшуюся шлюпчонку. Нет весел, но это не беда — Ваня срезает финкой молодую сосенку. Шест готов.
Но не затонет ли эта фрицевская душегубка на середине плеса?
Сначала Ваня перевозит Аню, Раневского, Тышкевича и Зварику. Остальные прикрывают переправу, лежа на берегу.
Воду, быстро наполняющую лодку, Генка вычерпывает ржавым дырявым ведерком, от которого пахнет рыбой.
— Не шуми! — говорит ему Раневский.
— Быстрей! Потонем! — торопит Мельникова Зварика, наполняя водой фляжку за бортом.
